вагона — это мелькнули золотистые крылья дрона.

Дрона пустили по тоннелям. Он будет поджидать их на следующей станции.

Саймон сказал Катарине:

— Тело калеки привязано к столу у хирурга, то, что отрезано, шлепает страшно в ведро.

Она моргнула. Сделала глубокий вдох.

Он попытался снова. Он сказал:

— Мимо только что пролетел дрон.

— Я видела.

— Он будет ждать нас на Девяносто шестой улице. Скорее всего, станет преследовать поезд до конечной. Мы с тобой попали.

Она сказала:

— Жди.

Она встала. Быстро прошла в дальний конец вагона, где, не глядя на нее, сидел бездомный.

Она остановилась прямо напротив него. Он уставился себе под ноги в надежде, что она не станет выпрашивать у него иену-другую — за надианами такое водилось. Она немного наклонилась вперед, чтобы оказаться в поле его зрения. Открыв рот, продемонстрировала два ряда мелких заостренных зубов. И зашипела. Саймон никогда не слышал ничего подобного — отрывистый и требовательный звук, похожий на тот, что издают кошки, только более гортанный.

Она подняла руки и поднесла их к самой физиономии бездомного. Выставила вперед когти. По ее коже поплыли зеленые разводы. Она словно бы стала выше и как-то внушительнее на вид.

Бездомный вскрикнул. Она сказала ему:

— Тихо. Дай одежду.

Бездомный в отчаянии посмотрел на Саймона. Тот молча пожал плечами. Проявление непонятной ему, всамделишной агрессии неприятно отозвалось в микросхемах Саймона — даже при том, что не он эту агрессию проявлял. Его волю парализовало, в глубине глазниц чувствовалось жжение.

Изумрудной когтистой лапой Катарина взяла бродягу за подбородок и подняла его лицо — так, чтобы он смотрел прямо на нее.

— Снимай одежду и дай мне. Быстро, — прошипела она.

Бездомный повиновался. Он снял бейсболку и оба свитера. Скинул шлепанцы.

— Брюки, — сказала Катарина.

Встав на ноги, он стянул с себя засаленные рабочие штаны. Отдал их надианке и остался стоять, дрожа от страха, в одном белье.

Катарина бросила одежду Саймону и сказала:

— Надевай. Торопись.

Саймон начал одеваться. Он натягивал один из двух свитеров, когда она, по-кошачьи выгнув спину, дотронулась смертоносным на вид когтем до горла дрожащего бездомного. Саймон услышал, как она сказала:

— Не двигаться. Не говорить.

Бездомный и не думал ни двигаться, ни говорить.

Преодолевая отвращение, Саймон надел обвислые штаны поверх своих собственных. Пристроил на голове бейсболку.

Поезд остановился на Девяносто шестой улице.

— Иди, — велела Саймону Катарина. — Мы не вместе.

— А ты? — спросил он.

Ее глаза полыхнули оранжевым огнем.

— Делай, что я говорю.

Саймон не стал препираться и вышел из вагона.

Над платформой, наблюдая за выходящими из поезда пассажирами, завис дрон. Саймон опустил голову, сдвинул козырек бейсболки на дюйм ниже. Исполнители и несколько надиан направлялись к выходным турникетам. Он пошел вместе со всеми. Дрон прожужжал у них над головами и принялся кружить вблизи выхода. В какой-то момент его занесло, он ударился о покрытую плиткой стену, но тут же выровнялся. Пассажиры смотрели на дрона с любопытством. Саймон тоже посмотрел. Надо поступать как все. Ненадолго Саймон встретился глазами с объективом дрона. Тот рассмотрел Саймона, заснял его на видео. И переключился на следующего пассажира. Саймон прошел через турникет и в общем потоке поднялся по лестнице.

На поверхность он вышел на углу Девяносто шестой и Бродвея, среди складов и заброшенных магазинов. Что дальше? Он понимал: чтобы не выделяться, надо куда-нибудь идти. Но куда делась Катарина? Он притворился, что читает старую голографическую рекламу концерта. Поющие кошки. Простоять так можно было минуту, не больше.

Катарина вышла из метро через полминуты. Она прошла близко от него, но все-таки не вплотную, и сказала вполголоса:

— Не вместе.

Правильно. Он пошел, отставая от нее на несколько шагов. Она пересекла Бродвей. Он — за ней. Она пошла на запад по Девяносто шестой улице, и он тоже.

Кварталы вокруг представляли собой один большой склад. Несколько ремонтных мастерских, между которыми раскинулись пустыри, уставленные ржавеющим и выцветающим от непогоды никому не нужным добром. Станки из потогонных мастерских и конные повозки с Пяти Углов (этот аттракцион вскоре должны были вовсе закрыть — слишком трудно было находить исполнителей, которые бы соглашались там работать), шикарные лимузины из Мидтауна двадцатых годов, пирамиды ящиков с хипповской атрибутикой, которая постепенно приходила в негодность с тех пор, как Совет прикрыл колонию на Четвертой улице. Ничего интересного для туристов здесь не было — чтобы попасть в туристические места, надо было пройти на север до конца парка, туда, где начинались негритянские ресторанчики и джазовые кафе Старого Гарлема.

Когда они вышли на пустынную Уэст-Энд-авеню, Катарина приблизилась к Саймону.

— Не знал, что ваш брат на такое способен.

— Способен.

— Как ты умудрилась сойти с поезда?

— Шла быстро. Человек скажет дрону на следующей станции. Мы торопимся.

— Нам нужна машина.

— Можешь найти?

— Я сам в каком-то смысле машина.

На заросшей бурьяном стоянке Саймон выбрал древний «мицубиси». Ему очень хотелось, чтобы автомобиль оказался настоящим — половина тут была муляжами. Саймон выбил замок и открыл дверцу. Машина была вполне рабочая. Он вынул и соединил проводки — машина завелась. Саймон открыл Катарине дверцу с пассажирской стороны.

Она уселась и пристегнула ремень.

Саймон вырулил на автостраду и погнал на север вдоль Гудзона.

— Здорово ты все проделала.

Она смотрела прямо перед собой, длинные зеленые пальцы зажаты между коленями.

Движение по автостраде разделилось: для старинных автомобилей правая полоса, для ховерподов — левая. Автомобилей было немного, зато ховерподы с туристами шли плотным потоком. Из освещенных арктическим дневным светом ховерподов туристы рассматривали Саймона и надианку, ползущих параллельным курсом в своем «мицубиси». Их, должно быть, мучило любопытство: что бы это могло означать — татуированный мужик в бейсболке и двух свитерах, везущий в малолитражке надианскую няньку. Ответ они, наверно, пытались отыскать в своих путеводителях.

Саймон сказал:

— Надеюсь, ты не обидишься, если я задам тебе один вопрос. Кем ты была на Надии?

— Я была преступник.

— Да брось. Ты воровала?