— Вот эта — одна из моих самых любимых, — сказала я. — Надо, кстати, попробовать купить еще одну в том же стиле.
— Ага.
Я приложила рубашку к его обнаженному торсу.
— Здорово, — сказала я.
Он снова покраснел. Нет, все без толку. Эротичнее в комнате не стало. В моей заботе о его внешности было слишком много материнского. Мы не наработали еще соответствующей ауры.
Некоторых вещей невозможно добиться простым усилием воли. Мне потребовалось немало времени, чтобы усвоить даже такой элементарный урок.
— Может быть, сначала посидим в каком-нибудь баре? — предложила я. — Нет смысла заявляться туда слишком рано.
Я положила рубашку на матрас Джонатана. Она казалась особенно черной и хрустящей на белом фоне — мгновенный снимок асексуальной мужской красоты. И пошла в свою комнату — приводить в порядок лицо перед очередным выходом в свет.
Пролетел месяц. В том году зима не заставила себя долго ждать. Еще за неделю до Дня благодарения выпал снег. Крупные, как десятицентовые монетки, снежинки, мерцая, порхали вокруг фонарей. Владельцы соседних магазинов с таким остервенением расчищали тротуар, словно это были не сугробы, а ошибки молодости, настигшие их в самый неподходящий момент. Когда Бобби вернулся с работы, я сидела на диване в гостиной, делая педикюр. Передо мной стоял бокал вина.
— Привет, — сказал он, стряхивая снег с пальто.
Я кивнула. Разговаривать не хотелось. Зима пришла даже раньше, чем положено.
— Странно, что в Нью-Йорке бывает такая разная погода, — сказал он. — Как-то не вяжется, понимаешь, да?
— Ничем не примечательный объект для атмосферных осадков, — ответила я. — Такой же, как все прочие.
Мне хотелось сбить с него эту юношескую восторженность. В тот вечер я была подходящей собеседницей разве что для дымящих как паровоз вдов и расстриг-священников.
— Знаешь, на улице сейчас действительно здорово, — сказал он. — Так тихо! Не хочешь прогуляться?
— Видишь мои ногти? — спросила я.
— Хороший цвет!
— Правильно. Желчно-зеленый. Соответствует моему внутреннему состоянию в это время года.
— Может, сходим в кино? — предложил он.
— Не-е. Сегодня я собираюсь напиться и оплакивать свою неудавшуюся жизнь.
— Что-нибудь случилось?
— Не знаю. Не спрашивай меня ни о чем, если только тебе на самом деле не хочется выслушивать мой скулеж.
— Хочется, — сказал он. — На самом деле хочется.
— Все чушь! Это просто зима, а я плохо ее выношу. Месяцев через шесть я снова повеселею.
— Бедняжка Клэр, — сказал он.
Я с трудом сдержалась, чтобы не смазать ему лаком по физиономии.
— Эта дурацкая зима пришла на целый месяц раньше срока, — сказала я, — да еще мой бывший приезжает через пару недель. Что-то слишком много всего сразу.
— В смысле — бывший муж?
— Угу. У него сейчас гастроли. Его труппа должна выступать в Бруклинской академии.
— Ты будешь с ним встречаться?
— Наверное, он позвонит. Он всегда звонит, когда приезжает в Нью-Йорк. Ему кажется, что мы недомучили друг друга, пока жили вместе.
— Ты о нем никогда не рассказываешь, — сказал он. — Иногда я даже забываю, что ты была замужем.
— Я бы тоже предпочла забыть.
— Ээ… а где вы познакомились? — спросил он.
— Хочешь посмеяться? В Вудстоке. Да, на концерте. Три дня счастья и семь лет пытки.
— Ты была в Вудстоке?
— Угу. К тому времени я уже бросила четыре разных колледжа и присоединилась к группе ребят, путешествующих по Новой Англии. Они скупали старую одежду, а потом загоняли ее в Нью-Йорке. И вот когда мы — я уж и не помню где — превращали замызганное старье в гавайские рубашки, пронесся слух о бесплатном концерте. Учти, я не каждому такое рассказываю.
— Ты действительно там была? Ты была на концерте?
— А что? Это значит, что я какой-то питекантроп, да? Все равно как если бы я жила в Нью-Йорке до того, как тут появились автомобили?
— Как там было?
— Прежде всего, жутко грязно. Ты в жизни не видел такой грязи. Я чувствовала себя просто какой- то свиньей. Знаешь, чем меня привлек Денни? У него был большой кусок мыла. После того как мы умылись, он сказал: «Хочешь, свалим отсюда и перекусим где-нибудь в городе?» И я согласилась. Мне надоели мои спутники, вечно одетые во всякую рвань. Они считали себя мистиками, а сами покупали у вдов старые ковры и меха за пять долларов, чтобы в городе загнать их за двести.
— Ты была там, — произнес он с придыханием. — Была на концерте.
— Да, и с тех самых пор моя жизнь — цепь сплошных разочарований. Бобби, не стоит преувеличивать! Это был просто концерт. Там было грязно и очень много народу.
Я докрасила ноготь на большом пальце и взглянула на Бобби. Перемена была разительной. Его глаза увлажнились и горели. Он сидел, алчно вытянув шею, и не отрываясь смотрел на меня.
Я узнала этот взгляд. Мужчины смотрели на меня так в молодости, когда я и вправду была красивой и экзотичной, а не просто яркой. Я увидела самое настоящее желание. На лице человека, которому не было еще и тридцати.
Мы не спали друг с другом в ту ночь. Для этого нам потребовалась еще од-на неделя. Но в наши отношения — до того вечера сердечные, и не более — закралась потенциальная возможность секса. Мы уже не были просто друзьями, мы превратились в кого-то еще. Мы стали чуть чаще раздражаться; оставаясь вдвоем, немного смущались. Когда нам нечего было сказать, замечали провисающую паузу.
Но сам он, конечно, ни на что не решился бы. Просто не осмелился бы. Он слишком привык к той модели, которая возобладала в наших отношениях: опытная сестра, наставляющая младшего брата. Я еще никогда не встречала столь несовременного молодого человека. Наверное, последний раз мужчины подобным образом обращались с женщиной в средние века: с той же смесью галантной предусмотрительности и боязни прикоснуться к ее рукаву.
Если уж этому суждено случиться, нужно брать инициативу в свои руки.
Я сделала это во вторник. Я не сообразовывалась со своим циклом. До такой расчетливости я все- таки не дошла. Ведь Бобби и вправду мне очень нравился. Мне было легче действовать в соответствии со своей искренней симпатией к его личности, чем с более запутанным интересом к его генам. Это, думала я, еще впереди.
Мы пошли на «Провидение», что чуть было не оказалось роковым для судьбы всего предприятия. Дело в том, что во время просмотра Бобби задавал вопросы. Сначала он поинтересовался, была ли настоящей женщина-волк, а потом — кем на самом деле приходится Элен Стрич Дирку Богарту — матерью или подружкой?
