На перроне ни души.

Эти остановки поездов в горах окружены тишиной. Ни шипения, ни свистка, ни сигнала рожка начальника станции.

Только рядом со светящимся циферблатом станционных часов продолжает звенеть электрический звонок, звук коего сливается с тишиной.

Кажется, все уже давно ушли и забыли выключить звонок, который будет звенеть вечно, рядом со светящимися часами.

Вернувшись назад и сойдя на станции Роккамонтана, наши друзья обнаружили, что поезд уже ушел, унося будущего зятя дона Танкреди, который, само собой, не заметил, что оставил тестя в поезде; они отложили поиски на следующий день и, чтобы добраться до ночлега в деревне, им пришлось проехать два километра в странном средстве передвижения.

То было средство передвижения, таившее в себе сюрпризы. Честный, порядочный и добрый человек, которому не в чем себя упрекнуть, довольный жизнью, имеющий чистую совесть, выходит на станции Роккамонтана с высоко поднятой головой, видит его и говорит:

– Очень хорошо. Ходит трамвай.

Бесчестный, неправедный человек, запятнавший себя преступлением и, снедаемый угрызениями совести, влачащий жалкое существование, выходит на станции Роккамонтана с низко опущенной головой и при виде его, мрачно бормочет:

– Прекрасно. Имеется автомобильное сообщение.

Наконец, наглый, циничный, бессовестный человек, который не может ходить с высоко поднятой головой, но не имеет даже стыда опускать глаза: он принадлежит к худшей породе человеческой. Он выходит на станции Роккамонтана, пристально глядя перед собой и говорит:

– Отлично. Вот троллейбус.

Негодяй сказал правду: в Роккамонтана ходит троллейбус. Электрический кентавр, чудовище современной мифологии, это средство передвижения имеет ноги от автомобиля, а голову трамвая; колеса одеты в шины, а колесики поставлены на электрические провода. Когда на него смотришь издалека, он кажется нерадивым трамваем, который возвращается домой навеселе. Хотя для каждого порядочного человека это зрелище не очень приятно, мы желаем всем глядеть на троллейбус издалека. Когда этот хитроумный механизм приходит в движение, начинаешь думать, что в общем-то два километра не такое уж большое расстояние, и можно было бы легко преодолеть его пешком. Но, что сделано, то сделано. Остается крепко держаться руками за какой-нибудь внутренний выступ и закрывать глаза в моменты наибольшей опасности. Крепко сцепить зубы и в остальном положиться на судьбу. Ну а для тех, кто хорошо переносит морские путешествия, такая поездка просто пустяк.

Наши друзья, остановившиеся, судя по вывеске, в «Гостинице Серого Медведя», но которую, если судить по украшавшей ее фреске, скорее следовало бы назвать «Гостиницей Голубого Слона с Зеленым Хвостом и Без Одной Ноги», вошли в большую столовую, стены которой были обшиты дубовыми досками и украшены сценами охоты. Лесные гномы, вырезанные в дереве, свешивались с потолка; на полочках ровными рядами стояли пестрые керамические кружки. В соседнем зале несколько горцев в долгополых пальто пили вино, прохаживался кот, поджидая корочек сыра, а у огня, свернувшись калачиком, спала собака. Путешественники устали, промокли, были злы. Присутствие крохотного чужака смущало и беспокоило их. Но когда перед ними очутились, как бы невзначай, жареные на вертеле голуби, трюфели с маслом и солью, горная ветчина и сыр; когда некоторое количество веселых и шумных бутылок бросили мягкие отблески на скатерть; когда, наконец, мудрая хозяйка постоялого двора разожгла в камине большой, яркий и лучистый огонь; тогда они забыли про усталость и дождь, холод и грусть, и в их душе снова зашевелились благородные порывы, разбудив прежнее стремление к смелым подвигам.

– Дон Танкреди, – сказала Сусанна, – вы покорили столько женских сердец, так что затмили даже славу Дон Жуана. Не могли бы вы нам рассказать о самом прекрасном вашем любовном приключении?

Дон Танкреди, находившийся в центре стола, некоторое время молчал.

– Сразу не вспомнишь, – сказал он наконец, – у меня их столько было! И все же… Ну да, сейчас мне вспоминается, что самым прекрасным моим приключением было то, что мне пришлось пережить однажды вечером с госпожой Элеонорой д’Эстелла и двумя другими дамами, имен которых я не запомнил.

Солнечный Луч пошуровал огонь в камине, вытянул ноги и принялся думать о своей таинственной наезднице. Филиппо, который очень основательно закусил, чтобы осуществить свое печальное намерение, пошуровал огонь в камине, вытянул ноги и приготовился поспать. Сусанна с наслаждением приготовилась слушать весьма пикантную историю.

– В то время, – сказал дон Танкреди, – я еще не пребывал в своем теперешнем виде и каждый день попадал в блистательные авантюры. Не проходило вечера без того, чтобы я не приводил домой какую-либо женщину, которая на следующий день уходила обесчещенной, но, надо признать, счастливой. Мой метод заключался в следующем: я шел за женщиной на улице, в подходящий момент приставал к ней и завоевывал ее в мгновение ока. Итак, в тот вечер, когда со мной случилось, как я считаю, самое прекрасное приключение в моей жизни, я вышел из дому и отправился на охоту. Я увидел прекрасную фигурку и осторожно за нею последовал. Повернул за угол вместе с ней, ускорил шаг, догнал ее и, приняв вид покорителя женских сердец, прошел мимо; на вид этой грациозной фигурке было не меньше шестидесяти лет.

– Такое случается с охотниками за женщинами, – сказал Солнечный Луч.

– К несчастью, – продолжал дон Танкреди, – на пути не встречалось боковых переулков, витрин и, чтобы не выдать свой неудачный план и провал, я вынужден был проследовать далее по пустынной улице. Некоторое время спустя я увидел весьма привлекательную молодую женщину. Я догнал ее и прошел мимо; у меня есть такой любопытный способ – впрочем, довольно распространенный – следовать за женщинами: я их обгоняю. Шагов через тридцать я оглянулся: молодая женщина таинственным образом исчезла, как сквозь землю провалилась.

– И такое, – сказал Баттиста, – случается с охотниками за женщинами.