Весь вечер она была какой-то задумчиво-радостной, даже не сразу отреагировала на брошенную ей реплику, и лишь потом спохватилась и переспросила.
Через несколько дней телефон зазвонил во время ужина. Ник, сняв трубку, услышал мужской голос, который попросил позвать Нэнси.
Она схватила трубку так, словно давно ждала этого звонка. Закричала:
— Ну что, Стини, что?! Подожди, я сейчас переведу разговор к себе, а то мы тут ужинаем! — и бросила Нику на ходу: — Пожалуйста, положи трубку, когда я там возьму! — и сорвалась с места.
Вернулась она лишь минут через двадцать, страшно довольная — это было видно сразу.
— Что, хорошие новости? — решил поинтересоваться Ник.
— Да, это один мой друг. Он подписал выгодный контракт и хотел похвастаться, — с этими словами Нэнси сунула в рот кусок остывшего бифштекса.
Нику показалось, что таким образом ему дают понять, что дальнейшие вопросы неуместны. Да и Бен заговорил о чем-то другом, возвращаться к вроде бы исчерпанной теме стало уже совсем неудобно.
«Я не буду допытываться!» — когда-то сказал он Нэнси.
«Я не буду допытываться...» — сказал он ей. И не мог, хотя знал, что, если спросит напрямую, она ответит... Наверное, ответит.
На следующее утро, он решил проверить по компьютеру звонки с их телефона за последний месяц. Чтобы успокоить совесть, несколько раз повторил самому себе, что смотрит просто так, «для порядка» — и вообще...
Что именно «вообще», Ник додумать не успел. В списке дат и номеров телефонов мелькнул незнакомый номер... номер с кодом Калифорнии. Еще один разговор — с тем же абонентом. И еще... Всего четыре разговора. Продолжительность каждого — от пятнадцати минут до получаса. Первый разговор состоялся на следующий вечер после инцидента на автомобильной стоянке, последний — позавчера...
Наверное, были и «входящие» разговоры — он не стал проверять. Выключил компьютер и уставился на темный неподвижный экран.
Он не знал, что это на него так подействует. Подумаешь — ну позвонила Нэнси пару раз в Калифорнию этому своему бывшему приятелю (бывшему любовнику) — ну и что?! Наверное, и тот тоже звонил — ну и что?! Они же «остались друзьями», Нэнси когда-то сама говорила об этом — и сейчас человек захотел похвастаться контрактом — ну и что?! Что это — криминал? Супружеская измена?
А думалось совсем о другом — и от этих мыслей внутри рождалась тупая и не находящая себе выхода боль. О здоровом загорелом блондинистом красавчике (почем-то он представлялся именно блондином), звонкам которого Нэнси радуется, с которым она разговаривает, смеется, шутит — и выходит потом из комнаты веселая и разрумянившаяся.
И о том, что, возможно, она уже пожалела о своем опрометчивом решении выйти замуж за человека, который, конечно, может справиться с ее денежными проблемами, но не может дать ей того, что необходимо каждой женщине: уверенность в том, что ее поддержат и защитят, возможность поехать куда-то вместе — хоть на пляж, хоть на вечеринку, — да и, наконец, просто нормальный полноценный секс.
И что, наверное, именно случай на автомобильной стоянке заставил ее снова задуматься об этом...
Через неделю Ник проверил: больше звонков в Калифорнию не было. И оттуда — тоже. К Нэнси он продолжал приглядываться — то она казалась ему все-таки какой-то задумчивой, а то — вполне нормальной. А может, у нее и раньше бывало такое задумчивое настроение — просто он не обращал внимания?
И еще одно — мелочь, конечно, но она купила себе новые тапки. Обычные, кожаные. Ник больше никогда не видел у нее на ногах тапочек-«собачек»...
Это был обычный рабочий день... и необычный. Необычный — из-за настроения. Нэнси все время ловила себя на том, что улыбается — так, ничему... просто потому, что все хорошо.
И гости в студии были забавные — человек с парочкой говорящих попугаев какаду. И они не просто говорили, а очень здорово разговаривали между собой! Один попугай говорил: «Полай собачкой!», а второй тявкал, потом первый просил: «А теперь кошкой!» — и второй мяукал! А потом они пели — вместе, хором, а хозяин подыгрывал им на флейте.
Она представляла, как будет рассказывать это за ужином — и заранее смеялась. Но главным было совсем другое — то, что она собиралась рассказать Нику попозже — ночью. А может, сразу, как только он выйдет встречать ее и проводит в комнату?
И как начать? «Ник, я хочу сказать тебе одну вещь...» Или: «Ты знаешь, я тут разговаривала с одним человеком...» Или просто: «А что я тебе сейчас расскажу!»
Наверное, он обрадуется... Или рассердится, скажет, что она лезет не в свое дело и что он сам давно все знает и ничего не хочет?! Нет, такого быть не может, не надо даже думать об этом!
Всю дорогу Нэнси представляла себе — как это будет. Подъехала к дому, увидела светящиеся окна — и рассмеялась, до того вдруг стало хорошо на душе. Поставила машину, выскочила из боковой двери гаража и побежала по дорожке, весело подумав: «Ага, сегодня я первая!» Это была своего рода игра — Ник почти всегда открывал еще до того, как она успевала позвонить, каким-то непостижимым образом угадывая именно тот момент, когда ее рука тянулась к звонку.
Но в этот раз дверь не открылась.
Нэнси замерла в недоумении — он что, заработался?! — хотела позвонить второй раз — и тут услышала звук поворачивающегося ключа.
Открыл ей Бен. Нэнси растерянно обвела взглядом прихожую и уставилась на него, испуганно выдохнув:
— Ник?!
— С ним все в порядке, — быстро ответил Бен. — Не волнуйся, тут такое дело... приехала твоя мать.
До нее не сразу дошло сказанное: рассудок отказывался принимать это. Она хотела переспросить, но перед глазами забегали мелкие темные точки, а в ушах противно зазвенело. Кожу закололо, будто под одежду внезапно забралась целая стая комаров. Еще темнее...
— Ну ты чего... ты чего!!!
Растерянный голос Бена врезался в уши, и Нэнси медленно открыла глаза. Она стояла, прислонившись к стене. Бен придерживал ее за плечо и, встревоженно глядя на нее, повторял:
— Ты чего? Успокойся, Нэнс, ну что ты?!
Нэнси дернула плечом, освобождаясь от его руки, выпрямилась и сказала первое, что пришло в голову и показалось почему-то очень важным:
— Бен, забери мои кассеты... Я не хочу, чтобы их выбросили.
И на миг ей стало безумно жалко того невозвратимого ощущения радости, с которым она прожила этот день...
Ника раздражало все — и прежде всего чувство раздвоенности, которое владело им с того момента, как Алисия Хэнсфорд появилась на пороге.
С одной стороны, он с первого взгляда понял, что все, что рассказывала Нэнси о своей матери, — чистая правда. С другой — не смог противостоять обаянию этой очаровательной хрупкой женщины!
И дело было даже не в ее внешности, и не в шаловливых искорках, то и дело вспыхивающих в фиалковых глазах, и не в неосознанной сексуальности, являвшейся ее неотъемлемой частью. Хотя, даже при его немалом опыте, женщин, подобных этой, Ник не встречал. Но только теперь он до конца понял слова Нэнси: «В ней есть что-то такое, что действует на мужчин...»
Через пять минут после знакомства он поймал себя на том, что бормочет:
— Ну что вы, какой отель, о чем вы говорите?! Разумеется, вы остановитесь у нас, ни о чем другом не
