В голосе Нэнси звучали слезы, она взглянула на него воспаленными, лихорадочными, полными боли глазами. Потом вздохнула и снова покорно вытянулась рядом, закрыв глаза.
— Не буду, не буду! — испугался Ник — Ты только послушай меня... — Осторожно дотронулся кончиками пальцев до ее виска. — Я сегодня сказал... ну, то, что не должен был говорить. Ты... прости меня за это. Я тебе когда-то говорил, да ты и сама видела — у меня ужасный характер, я часто на людей не по делу кидаюсь... просто от нервов. Я постараюсь этого больше не делать — но... если снова что-то не то будет, ты постарайся это просто пропустить мимо ушей. И помни только то, что я скажу тебе сейчас: ближе, чем ты, у меня никого нет. Ты только это помни, а все остальное забудь...
Нэнси смотрела на него не отрываясь, больше не отгораживаясь безразличием — смотрела, будто ожидала еще чего-то. Но что еще можно было сказать?
Он повторил:
— Прости... — и замолк, глядя на нее.
За что он просил сейчас прощения? За свою сегодняшнюю выходку — или за то, что он вообще... такой? Этого Ник не знал и сам...
Прошло несколько секунд молчания, и он физически почувствовал, что, не сделав ни одного движения, Нэнси снова отгородилась от него. Глаза медленно прикрылись, как шторка, заслоняющая от него ее душу, и она слегка кивнула.
— Давай спать... — Осторожно, помня болезненное «не надо!», Ник погладил ее по щеке, по плечу. — Завтра проснемся — и будет новый день... и все будет хорошо.
Нэнси пожала плечами и снова чуть заметно кивнула. Отвернулась, легла на бок и больше не шевелилась — но, когда Ник прижался к ее спине и обнял сверху, не стала отстраняться, только вздохнула.
— Я думал, что сшиб тебя машиной, — сказал он ей в затылок. — И страшно испугался...
— Я тоже... И телефон потеряла — он где-то там в снегу остался.
— Это ничего...
Болели глаза и все вокруг — словно на них положили горячую повязку и она невыносимо пекла и давила. Хотелось встать и промыть их холодной водой, но Нэнси знала, что это не поможет. На самом деле ничего не поможет — так бывало всегда, когда она долго плакала.
Она чувствовала себя такой разбитой, что должна была вроде бы сразу заснуть — но сон не шел. Вместо этого к глазам то и дело снова подкатывали близкие слезы, и она изо всех сил сдерживалась, чтобы не всхлипнуть.
Ник заснул почти сразу — она почувствовала, как все его тело расслабилось и дыхание стало ровным и глубоким. И от звука этого привычного дыхания на душе становилось еще горше и еще сильнее хотелось плакать.
Он сказал, что не должен был так говорить... даже извинился. Извинился — за то, что сказал это вслух. И не сказал самого главного — что на самом деле все это неправда, и она с ним не из-за денег, и он сам это знает.
И так и не сказал — вообще, ни разу в жизни не сказал, что любит ее. Или хотя бы начинает любить, хоть немножечко... Или хотя бы — что она ему просто нравится...
Утром, когда, как обычно, зазвонил будильник, Ник прихлопнул его и снова вытянулся рядом с Нэнси, погружаясь в сон. Ему не хотелось сейчас отсылать ее от себя — один раз работа может и потерпеть!
Второй раз он проснулся от негромкого звонка телефона и быстро, пока тот не успел зазвонить снова, схватил трубку:
— Уже почти восемь... — доложил Бен, явно обеспокоенный, что Ник не подает признаков жизни. — Ты чего, заболел?
За окном и вправду было уже светло.
— Я Нэнси не хочу будить, — шепотом объяснил Ник.
— А, так она у тебя?! — обрадовался Бен.
— Да... спит еще.
— Точно спит?!
Обеспокоенность, прозвучавшая в голосе Бена, несколько удивила Ника. Он что, полагает, что здесь лежит задушенный в семейной стычке труп?!
— Спит...
— А то Данвуд вчера сказал, что после сотрясения бывает, что человек вроде как спит, а на самом деле без сознания...
Ник бросил на жену короткий взгляд и увидел, что глаза ее открыты.
— Нет, она смотрит!
— Как смотрит? — не понял Бен.
— Глазами... потом позвоню! — объяснил Ник и бросил трубку.
— Кто... смотрит глазами? — морща лоб, сонно поинтересовалась Нэнси.
— Ты...
Вокруг глаз у нее были темные круги — под левым больше. Смотрела она с болезненным прищуром.
— Голова болит? — Ник положил ладонь на припухшую щеку.
— Да... — начала Нэнси — и вдруг он почувствовал, как что-то в ней изменилось. Она не шевельнулась, не вздрогнула — только лицо неожиданно застыло. Вспомнила...
— Нэнси, пожалуйста... — быстро сказал он. — Мы вчера помирились — ладно?!
Еще несколько секунд лицо ее оставалось застывшим и отчужденным. Потом Нэнси расслабилась, кивнула и легонько дотронулась губами до щеки.
— Ладно...
Все было как прежде. Нэнси посидела дома три дня, а потом снова вышла на работу — со все еще заметным синяком под глазом. Рассказывала со смехом, что кто-то спросил, сочувствуя, — не муж ли ее побил?! Ник тоже смеялся, хотя в глубине души ему стало почему-то неуютно.
Полицейский — детектив в штатском — приехал на следующий день с утра и взял показания. На этом дело и кончилось. Поймать, естественно, никого не удалось.
Все было как прежде, но Нику казалось, что все-таки что-то изменилось. Что-то, что трудно даже объяснить словами. Казалось, в глазах Нэнси порой мелькает какое-то странное выражение, словно бы вопрос... или недоверие, и меньше в них стало радости — простой, может быть, немного наивной радости, которая раньше вспыхивала в ее глазах так часто.
Он больше не ездил встречать Нэнси — она или брала микроавтобус, или добиралась домой на такси.
Впрочем, вот-вот этот вопрос должен был стать неактуальным — подарок ей на день рождения, темно-зеленый «вольво», был уже заказан. Кроме того, Ник готовил еще один подарок — ожерелье в старинном стиле, где центральным камнем будет топаз, подаренный ей на свадьбу.
Все было как прежде...
Однажды в субботу вечером он заехал к Нэнси в спальню и увидел, что она разговаривает по телефону. Едва заметив его, она сказала: «Ладно, я тебе потом перезвоню» — и положила трубку.
— Что, Робби? — кивнул Ник на телефон.
— Нет, один друг. Что, уже ужинать пора?
Ни о каких своих друзьях, кроме Робби, Нэнси никогда раньше не упоминала, и Ник удивился — слегка.
