руками, и ртом, и по-всякому — так, что сердце заходилось. Ведь с женщиной, которая совсем не нравится, наверное, так себя не ведут?
Наверное, со временем все наладится, и Ник перестанет так отчаянно стесняться ее... вплоть до того, что разозлился, когда она машинально нагнулась и подняла авторучку, которую он уронил. Он ничего не говорит, но по глазам все видно...
Нэнси все еще думала об этом, когда ехала домой. Машинально вышла на остановке у своего прежнего дома, и только тут вспомнила, что нужно было сойти парой остановок раньше. А теперь придется идти по кольцу (темно и страшно!) или через парк (покороче, посветлее, но тоже страшно...). Хорошо бы найти какого-нибудь собачника и пристроиться к нему — но, как назло, вокруг никого не было...
Уже через четверть часа после того, как Нэнси, впервые за неделю, ушла на работу, Ник почувствовал, что ему как-то пусто и не по себе.
Хотя он и работал, как всегда, но знал, что она поблизости, в доме, что в любой момент можно выйти и увидеть ее, и ночью она будет спать рядом, — и от этого на душе становилось тепло.
Невзирая на тоскливое неприятное чувство, Ник честно проработал положенное время — до пяти, и лишь после этого выехал в гостиную. Телевизор вопреки обыкновению был выключен, а Бен коротал время с бутылкой бурбона.
При появлении Ника он только повернул голову, но не сказал ничего похожего на: «Ну вот, наконец- то! Опять сегодня бассейн пропустил, между прочим!» Тоже странно и нехарактерно...
Не зная, что сказать (при стандартном развитии событий можно было бы отругнуться), Ник выехал на середину комнаты — и тут Бен наконец прорезался:
— Слушай, ты ей говорил, что я сидел?
— Нет... — с легким удивлением отозвался Ник — он и сам об этом не знал.
Он вспомнил, как лет шесть назад, когда они с Беном только познакомились, кто-то вроде бы говорил, что тот работает в больнице по программе реабилитации заключенных. Но тогда он об этом не задумывался — ему было не до того. Только-только начала возвращаться чувствительность в руках, и человека, занимавшегося с ним физиотерапией, Ник воспринимал как персонального инквизитора, Бен же при этом отпускал издевательские реплики вроде: «Можешь, можешь! Не валяй дурака, хватит лениться и себя жалеть!» или «Даже обезьяну можно научить ложкой есть — попробуй, может, и ты справишься?! »
Иногда Нику казалось, что он и руками-то начал шевелить так быстро исключительно со злости, — но, когда ему впервые удалось ухватить с тумбочки эту злосчастную ложку и запустить ею в мучителя (попал!), они отпраздновали это протащенной тайком (тем же Беном, в заднем кармане) бутылочкой виски.
Выписываясь из больницы, Ник предложил Бену работать непосредственно на него — и в ту пору не задумывался, почему тот так легко согласился и почему здоровый тридцатипятилетний мужик не имеет ни семьи, ни жилья, ни детей, ни даже подружки...
Интересно, а за что его? Но не спрашивать же!..
— Не надо, чтобы она знала! — неожиданно выпалил Бен.
— Ты чего? Я и сам-то об этом только сейчас вспомнил, когда ты сказал... У тебя с ней какие-то проблемы, что ли?
Не дай бог... Бен был единственным человеком, который знал про него все и с которым Ник чувствовал себя совершенно свободно. В свое время он даже немного опасался, как Бен воспримет вторжение в их мужское сообщество Нэнси.
Но, как тогда показалось, воспринял вполне нормально — и даже без особого удивления. Заявил: «С самого начала все ясно было!»
А теперь вот, похоже, начинается...
Но Бен замотал головой.
— Да нет, хорошая девочка. Просто, если узнает, мне перед ней неудобно будет — все равно что обманул... — поморщившись, сказал он, после чего круто сменил тему: — Слушай, не дело это, что она поздно вечером на подземке ездит, — и, при виде полного непонимания, выразившегося на лице Ника, туманно пояснил: — Там всякое бывает. Мало ли что...
— А с чего ты взял, что она на подземке ездит?
— А на чем же еще?
— Не знаю... На такси...
Ник об этом действительно не задумывался. Нэнси говорила, что ее машина окончательно сломалась еще в августе, но он не связал это с тем, на чем она теперь ездит на работу.
— И пальто у нее холодное, — добавил Бен, воодушевленный отсутствием со стороны Ника реплики вроде «Не твое дело!». — Не по нашей погоде.
— Ну да, она же с Юга и к нашему климату непривычная! — отозвался Ник. — А в чем она сегодня на работу пошла?
(В час дня Нэнси забежала к нему в кабинет, чмокнула в щеку и сказала, что уходит на работу, — больше он ее не видел.)
— Так в пальто и пошла! И без шапки! Что-то такое, — покрутил пальцем над головой Бен, — модно- вязаное на ушах, а вся макушка открыта. Кстати, надо бы ей ключи сделать.
— Вот и сделай! Что, обо всем мне самому беспокоиться надо? — машинально огрызнулся Ник, поглощенный свежей идеей. — Слушай, а может, ей шубку купить?
— Женщины вообще-то такое любят, — после короткого раздумья согласился Бен. — Если не эти... чокнутые на экологии, которые считают, что нельзя мех носить и мясо есть.
— Мясо она ест.
Бен кивнул и вернулся к первоначальной теме:
— А с подземкой все-таки не дело. Я там часто всякую шпану вижу, но ко мне особо не пристанут, а тут молоденькая, хорошенькая...
Проскочить через парк удалось нормально — правда, пару раз вдалеке мерещились шаги, но по дороге так никто и не встретился. А ведь всякое бывает — Нэнси сама разговаривала с девушкой, у подруги которой в этом самом парке поздно вечером отобрали сумочку (и слава богу, что только сумочку отобрали!).
Добравшись до выхода, она почувствовала себя почти что дома и пошла еще быстрее. Холод уже пробирал до костей, замерзла спина и грудь. Грудь всегда мерзла почему-то сильнее всего — не ноги в тонких колготках, они как раз холода особо не чувствовали — а именно грудь, которая на холоде тут же начинала ныть.
«Если завтра так же холодно будет, нужно куртку надеть!» — с этой мыслью Нэнси свернула в боковую улицу — и неожиданно почувствовала себя счастливой. Сразу стало теплее, перестал задувать под юбку ветер — а впереди горел фонарь над калиткой и радостно, словно поторапливая ее: «Иди скорей сюда!», светились окна.
И стало неважно, сказал или не сказал Ник, что она ему нравится, — зато он ждал ее и даже включил фонарь, и сейчас, когда она придет, обрадуется! И в доме тепло, и не нужно сейчас будет, превозмогая усталость, «соображать» что-нибудь на ужин, зная, что никому нет дела, поужинает она вообще или нет.
Последние метры Нэнси почти бежала. Стоило протянуть руку к калитке, как та щелкнула и приотворилась — а за ней виднелся прямоугольник открытой двери и Ник, к которому она понеслась по обледенелой дорожке. Добежала и нырнула в распахнутые навстречу руки.
Ник схватил ее, плюхнул себе на колени и обнял — сначала на секунду все тело прохватило холодом от пропитанного морозным воздухом пальто, а потом стало тесно и тепло.
— Сумасшедший, ты же простудишься! Холодно на улице! — сказала она в оказавшееся поблизости ухо, поцеловала туда и рассмеялась, просто так, от радости.
Он нетерпеливо замотал головой, начал копаться в пуговицах ее пальто — весьма кстати, ведь ее собственные пальцы замерзли до того, что не сгибались, — а сзади уже не дуло, и в коридоре было тепло, и издалека, с кухни, доносились запахи и звуки. И Нэнси задохнулась от охватившего ее острого счастливого
