В темноте чуть краснели со всех сторон огоньки. Это шахтеры, усевшись на корточки, ели свой сухой обед, запивая его молоком или дешевым вином из плоских фляжек.

Люди так уставали уже за первые часы работы, что не могли заставить себя добраться до более просторного помещения в галерее и оставались здесь же, в тесной, сдавленной со всех сторон креплениями норе. В углу, на сваленных кое-как досках, примостились «хозяева» забоя: пожилой горбоносый, с умными, насмешливыми глазами Абель Куссо и его друг Флоден — маленький и костистый. Третьим в неразлучной троице был Стась Ганчевский.

Завидев приближающихся, оба француза принялись махать руками и что-то выкрикивать.

— Что такое? Чего это они? Давай, Данька, узнай! — затеребил товарища Павел.

— Победа! Победа! Ваши русские разбили бошей! Разбили наголову! Взяли в плен их фельдмаршала! Расколошматили целую армию! Браво, браво, русские! — В возбуждении шахтеры встали и принялись изо всех сил хлопать по спине и плечам обоих юношей. — Вот уж теперь-то американцы и англичане возьмутся за ум, откроют второй фронт!

— Что случилось? Что они говорят?! Да переведи же мне! — торопил Павел Даню.

— Говорят, наши дали немцам жизни! Разбили в пух целую армию! — Даня был вне себя. — Абель, Абель, расскажите же толком, где это было! Знаете вы подробности? И вообще, от кого вы это узнали? Можно ли этому верить?

— От кого узнал? — Абель сделал смешную гримасу и вдруг завел тоненьким голосом: — «Ти-ти-ти… Говорит Лондон. Говорит Лондон… Ти-ти-ти… Французы обращаются к французам…»

— Вы слушали лондонское радио? — догадался Даня. — Когда? И разве за это… — Он осекся.

— Верно, малыш, за это немцы грозят всеми карами, — кивнул Флоден. — Да люди на это плюют. Как покажут стрелки часов десять двадцать вечера, все прилипают к приемникам…

— Даже анекдот такой ходит, — перебил его Абель. — Кто-то рассказывает: «Знаете, что произошло вчера вечером возле Люксембургского дворца? Было десять двадцать на часах. Какой-то мусульманин убил фашиста, потом вскрыл его и съел его сердце.

— Трижды вранье! — перебивает его другой. — Во-первых, у фашиста нет сердца, во-вторых, мусульмане не едят свинину, а в-третьих, в десять двадцать все слушают английское радио».

Флоден одобрительно засмеялся. Однако Ганчевский заметил нетерпение Дани.

— Послушай, Абель, парням не до анекдотов, — сказал он. — Лучше расскажи, что именно ты слышал вчера вечером.

— Знаешь, я просто не мог дождаться утра, чтоб вам обоим это рассказать. Ваши разбили немцев под Сталинградом. Ты бывал там? Нет? Ну, это все равно. Все равно ты должен радоваться такой победе. А победа потрясающая, небывалая. Еще никто и нигде так не разбивал гитлеровцев. Ваши русские это сделали первые. Честь им и слава!

— Ближе, ближе к делу! — опять заторопил Абеля Флоден.

— Дай же и мне порадоваться, — отмахнулся Абель. — Так вот, армией под Сталинградом командовал один из любимых полководцев Гитлера — маршал Паулюс. И Гитлер приказал ему во что бы то ни стало, любой ценой взять город. Даже чуть ли не накануне пожаловал его званием фельдмаршала. А тут вдруг новоиспеченный фельдмаршал Паулюс взял да и сдался вместе со всем своим штабом и генералитетом советским бойцам. Видно, ваши его там здорово допекли. Радио называет Сталинградскую битву невиданной и небывалой в истории войны.

— Сталинград! — воскликнул Павел. — Сталинград! Я все понял, можешь не переводить, Данька! Их отогнали от Сталинграда, взяли в плен ихнего фельдмаршала, разбили в дым! Ох, как здорово, Данька! Праздник, праздник-то какой! А мы тут сидим, гнием…

— Да, да, ты все верно понял! — радостно отозвался Даня. — Счастье какое! Они забрали фельдмаршала Паулюса со всем его штабом! Абель, постарайтесь вспомнить, может, вы или ваши ребята слышали еще какие-нибудь подробности? — возбужденно обратился он к шахтеру. — Ведь это так важно для нас!

— А для нас, думаешь, не важно, малыш? — Абель опять ударил его по плечу. — Да ведь от продвижения вашей армии зависит и второй фронт, и весь ход войны. Чем скорее ваша армия прогонит немцев, тем скорее освободимся от них и мы, и вся Европа. Мы выуживаем из передач все, что мало- мальски касается советских дел. Не беспокойся, сегодня опять будем слушать радио. Все вам перескажем.

Даня взглянул на него блестящими даже в темноте глазами:

— Абель, вы понимаете, как нам теперь невтерпеж? Нам нужно что-то делать, участвовать в войне! А мы здесь похоронены заживо. Возим вагонетки, изматываемся, тратим нашу жизнь, наши силы — и на что?! — Он скрипнул зубами. — Если вы нам не поможете, мы сами что-нибудь придумаем. Но здесь не останемся!

— Не горячись, мальчик. — Абель успокоительно погладил его по руке. — Мы все понимаем. Обещаю, что поговорю о вас с нашими.

Абель уже много раз говорил это таинственное «наши». «Наши сказали», «наши распорядились». И говорил это с таким выражением, что Даня невольно начинал верить в могущество этих невидимых «наших».

Абель между тем о чем-то тихо переговаривался с Флоденом. Тот поманил к себе Даню:

— Послушай, Дени, попроси-ка своего дружка, пусть расскажет, когда и из какого лагеря он бежал. Кажется, он говорил, что бежал трижды?

Даня перевел вопрос Павлу. Тот мгновенно вскипел:

— О черт! Опять допрашивать?! Мало, что ли, было у меня этих дознаний?

— Отвечай им, я тебе после все объясню, — торопливо уговаривал его Даня. — Они хотят знать все точно: даты, названия лагерей, все подробности. Постарайся припомнить.

— Ишь ты, какие любопытные, всё им в подробностях знать нужно! — насмешливо бросил Пашка. — Ну да ладно! За то, что носят харчи, так и быть, все скажу, как было. Переведи ты им, что сперва драпанул я из лагеря под городом Резекне. Было это в сентябре сорок первого года. Скитался я по хуторам, голодовал, подмерзать начал и попался тут полицаям. Ну, полицаи меня сдали прежней лагерной команде, а та меня в наказание отослала в Германию, в шталаг под Штетином… Стал я остарбайтером. Оттуда я два раза удирал. В январе сорок второго года, как повезли нас в вагоне на работы, я перемахнул на ходу через борт и повис на руках. Очень страшно было на ходу прыгать. Все-таки я оттолкнулся посильнее и прыгнул. Свалился под откос, ногу ушиб сильно. Так ушиб, что и подняться не могу. Охранники вслед мне стали стрелять из автоматов, но поезд не остановили, думали, что я погиб. А я тем временем отполз в кусты и там схоронился. Конечно, они послали за мной собак и снова меня поймали. Избили до полусмерти, бросили в карцер, а я, как зажили мои рубцы да как выпустили меня из карцера, опять решил:

«Уйду, чего бы это мне ни стоило!» Улучил подходящий момент — и давай деру! И все у меня поначалу шло удачно, я уже и до города добрался, да напоролся на лагерного конвойного. Он меня сразу узнал, — наверно, морда у меня приметная, что ли, — и уж после этого меня, как неисправимого, сюда заслали. Считают, отсюда уж не убегу. Только шалишь, и отсюда можно удрать, но на этот раз умненько все организовать… Послушай, Данька, — прервал вдруг свой рассказ Павел, — а с чего это им все знать нужно? Что за цель у этих шахтеров?

— После поговорим, — опять бросил Даня и принялся переводить на французский то, о чем рассказал Павел и что он вкратце уже слышал раньше.

— Коммунист? — спросил Абель, подразумевая, очевидно, Павла.

— Комсомолец, — отвечал на этот раз уже сам Павел. Для этого слова переводчика не потребовалось.