И вот наступает день, когда тебя выписывают из больницы. Об этом знаешь с самого утра, и если ты уже можешь передвигать ноги, то сразу же принимаешься ковылять в узеньких проходах между койками, чтобы научиться ходить так, как ходят на воле, насвистываешь, строишь из себя здорового перед прочими больными, и все это вовсе не для того, чтобы вызвать их зависть, а просто ради удовольствия сказать им что-нибудь ободряющее. За высокими окнами ты видишь солнце или, если на дворе пасмурно, серые тучи, слышишь городской шум, но все это не такое, как раньше, когда и этот свет и эти голоса доносились из недостижимого мира, будили тебя по утрам, пробиваясь сквозь железную спинку казенной койки. Теперь этот мир там, за окнами, – снова твой. Выздоровев, ты воспринимаешь его как самый обыкновенный, будничный, и вдруг начинаешь чувствовать запах больницы.

Именно так однажды утром недовольно поводил носом выздоровевший Марковальдо, который сидел, дожидаясь, когда ему выпишут справку и отпустят на все четыре стороны. Доктор взял бумаги, сказал: 'Подождите здесь', – и оставил его одного в кабинете. Марковальдо смотрел на выкрашенную белой краской и давно уже опостылевшую ему мебель, на пробирки с какими-то зловещими составами и старался доказать себе, что покидает все это с восторгом. Однако ему никак не удавалось почувствовать ту радость, которую полагается испытывать в этом случае. Может быть, ему мешала мысль о том, что завтра уже нужно возвращаться на склад и снова ворочать тюки и ящики, а может быть, думы о тех лишениях, какие пришлось испытать его детям, пока он валялся на больничной койке. Но больше всего его радость отравлял туман, висевший за окном: казалось, стоит выйти из больничных дверей, и сразу очутишься в пустоте и без следа исчезнешь, погрузившись в пропитанное сыростью ничто. И он шарил вокруг глазами, подталкиваемый инстинктивным желанием найти что-нибудь, что согрело бы душу, но все, что он видел вокруг себя, напоминало о страданиях и болезнях.

И тут он заметил клетку с кроликом. Кролик был весь белый, с длинной пушистой шерстью, розовым треугольным носиком и растерянными красными глазами. Его прозрачные, почти совсем голые уши были плотно прижаты к спине. Нельзя сказать, чтобы он был очень большой, однако его овальное тело с трудом помещалось в тесной клетке и даже слегка выгибало ее проволочную сетку, сквозь которую высовывались чуть заметно вздрагивавшие пучки белой шерсти. Напротив клетки на столике лежали остатки травы и морковка. В голове у Марковальдо сейчас же мелькнула мысль: каково-то этому несчастному сидеть в такой тесноте, смотреть на морковку и не иметь возможности достать ее. Недолго думая, он открыл клетку. Но кролик не выскочил. Он сидел неподвижно, и только мордочка его все время шевелилась, словно он в утешение себе все время делал вид, будто жует. Марковальдо взял со стола морковку, сунул ее кролику под нос, а потом отодвинул, чтобы выманить его из клетки. Кролик двинулся за морковкой, осторожно откусил кусочек и принялся проворно уписывать ее прямо из рук Марковальдо. Тот погладил зверька по спине, потом машинально пощупал, чтобы проверить, толстый он или нет. Под мягкой шерсткой довольно ясно чувствовались кости. Это обстоятельство и жадность, с какой кролик набросился на морковку, убедили Марковальдо, что беднягу держат впроголодь. 'Эх, если бы это был мой кролик! Уж я бы его раскормил, что он бы сразу стал, как шарик!' – подумал он и посмотрел на кролика добрыми глазами кроликовода, в душе которого любовь к животному уживается с предвкушением будущего жаркого. Что же это получается? В самую последнюю минуту, когда после многих, многих дней безрадостного заключения в палате он уже готовится покинуть стены этой больницы, вдруг оказывается, что здесь был друг, который мог бы заполнить его мысли, оживить каждый час его жизни. И вот сейчас он должен бросить этого друга на произвол судьбы и вернуться в туманный город, где совсем не бывает кроликов.

От морковки уже почти ничего не осталось, и Марковальдо, взяв зверька на руки, стал оглядываться по сторонам и искать, чем бы еще его угостить. Он приблизил его мордочку к листочкам герани, стоявшей в горшке на письменном столе доктора, но кролик недвусмысленно дал понять, что такая еда ему не по вкусу. В этот момент за дверью послышались шаги доктора. Как объяснить ему, зачем он взял кролика? На Марковальдо был его рабочий комбинезон, перетянутый в талии поясом. Не теряя ни секунды, он сунул кролика за пазуху, быстро застегнул пуговицы, а чтобы доктор не заметил шевелящегося горба, неожиданно появившегося у него на груди, он затолкал кролика себе за спину. Испуганный зверек сидел тихо. Марковальдо взял свои бумаги и быстро перегнал кролика на грудь, потому что теперь ему предстояло повернуться и выйти. Так, с кроликом за пазухой, он и ушел из больницы, а очутившись на улице, сразу же отправился на работу.

– Ну, выздоровел наконец? – пробурчал шеф, увидев входящего Марковальдо. – Постой, что это у тебя