Причины выяснились довольно быстро: вот уже несколько месяцев Флэннери пребывает в полном бездействии; за это время он не написал ни строчки; начатые им романы, за которые он получил авансы от многочисленных издательств в счет международных банковских кредитов, романы, для которых уже оговорены отдельными контрактами со специализированными рекламными агентствами марки ликеров, предпочитаемых героями, названия курортов, фасоны одежды, мебельные гарнитуры, технические новинки и прочее, — все эти романы приостановлены в результате неожиданной и необъяснимой душевной депрессии их автора. Команда писателей-двойников, наловчившихся подражать стилю маэстро вплоть до тончайших нюансов, готова в любой момент взяться за дело и залатать прорехи — отточить и дописать незаконченные тексты; тогда даже самый дотошный читатель не сможет отличить копию от оригинала... (Видать, они изрядно потрудились в последних вещах нашего автора.) Правда, Флэннери просит всех подождать, продлить сроки договоров, объявляет об изменении планов, обещает засесть за работу в ближайшее время, отказывается от помощи. Ходят мрачные слухи, будто писатель завел дневник, своего рода тетрадь размышлений; в нем нет никакого сюжета — лишь его душевное состояние да описание природы, которую он часами созерцает в подзорную трубу со своего балкона...»
Более радужным выглядит послание, направленное несколько дней спустя из Швейцарии: «Возьмите себе на заметку: Гермесу Маране удается то, чего не удается никому! Мне удалось переговорить лично с Флэннери. Разговор состоялся на террасе его горного домика; он поливал растущие в горшках циннии. Очень аккуратный, тихий старичок, весьма любезный, пока на него не находит очередной нервный приступ... Мог бы сообшить о нем немало ценных сведений для Вашего издательства и непременно сделаю это, как только получу подтверждение Вашей заинтересованности по телексу на мой текущий счет в банке таком-то №...»
Из переписки не совсем ясно, зачем Маране понадобилось встречаться со старым писателем; вероятно, он выдал себя за представителя Нью-йоркского отделения ОЕРНLW (Организация электронного производства гомогенизированных литературных произведений) и предложил Флэннери техническое содействие для завершения романа (Флэннери побледнел, весь затрясся, прижал к груди рукопись. «Нет, нет, только не это, — бормотал он. — Этого я не допущу...»); возможно, пришел защищать интересы бельгийского писателя Бертрана Вандервельде: Флэннери беззастенчиво воспользовался его романом... Если же вернуться к просьбе Мараны, изложенной в письме к Каведанье, устроить ему встречу с неуловимым писателем, то речь, по-видимому, шла о предложении перенести кульминационные сцены его нового романа «В сети перекрещенных линий» на остров в Индийском океане, «протянувшийся охряными пляжами вдоль кобальтового побережья». Предложение исходило от миланского инвестиционного фонда недвижимости в преддверии грядущей распродажи острова вместе с поселком бунгало, возможно, в рассрочку и по безналичному расчету.
В этом фонде Марана, похоже, занимается «вопросами развития развивающихся стран», уделяя особое внимание революционным движениям до и после их прихода к власти, чтобы заручиться лицензиями на строительство при любом режиме. В этой роли Марана впервые выступил в одном из султанатов Персидского залива, где вел переговоры о подряде на строительство высотного здания. Неожиданный случай, связанный с его ремеслом переводчика, открыл перед Мараной двери, обычно наглухо закрытые для европейцев... Последняя жена Султана — наша соотечественница, женщина неугомонная и впечатлительная — страдает от обособленной жизни, вызванной географическим положением ее новой родины, а также местными обычаями и дворцовым этикетом; единственное, что ее поддерживает, — это ненасытная страсть к чтению...
Когда молодая Султанша вынуждена была прервать чтение романа «Смотрит вниз, где сгущается тьма» (из-за того, что ей попался бракованный экземпляр книги), она направила переводчику гневное письмо. Марана спешно выехал в Аравию. «...Старуха с полузакрытым лицом и гноящимися глазами знаком пригласила меня следовать за ней. В оранжерее произрастали бергамотовые деревья, разгуливали диковинные птицы-лиры, журчали струйки фонтана; навстречу мне вышла она — в бирюзовом одеянии, зеленой шелковой вуали в золотую крапинку, с берилловой ниткой на лбу...»
Тебе хочется узнать побольше об этой Султанше. Ты нетерпеливо пробегаешь глазами тонкие, воздушные листки писем, точно ждешь, что она вот-вот появится... Впрочем, Марана и сам как будто исписывает страницу за страницей, движимый схожим желанием; он преследует ее, а она все прячется, убегает... От письма к письму сюжет запутывается: Марана пишет Каведанье из «роскошной резиденции на краю пустыни», оправдывая свое неожиданное исчезновение тем, что посланники Султана силой (а может, соблазнительным контрактом?) заставили его перебраться сюда, чтобы он без, помех доделал начатую работу… Супруга Султана не должна ни на минуту лишаться любимого чтения — таково условие брачного договора, выдвинутое невестой своему августейшему жениху до свадьбы... После безмятежного медового месяца, когда юная государыня регулярно получала издательские новинки из разных стран на языках оригинала, которыми она свободно владеет, положение заметно ухудшилось... В последнее время Султан, похоже не без оснований, опасается революционного заговора. Его секретные службы обнаружили, что заговорщики получают шифровки в книгах, вышедших на нашем языке. Султан издал указ о запрете на ввоз в страну и повсеместном изъятии западных книг. Была приостановлена и доставка книг в личную библиотеку супруги. Природная подозрительность, подкрепленная, надо полагать, неоспоримыми доказательствами, наводит Султана на мысль, что его жена — сообщница революционеров. Однако невыполнение известного условия брачного договора может привести к разрыву, чреватому для царствующей династии огромными издержками. Именно этим, во всяком случае, пригрозила ему госпожа в приступе гнева, после того как охрана вырвала у нее из рук едва начатый роман Бертрана Вандервельде...
Именно тогда агенты Султана, разведав, что Гермес Марана переводит этот роман на родной язык госпожи, склонили его с помощью разного рода убедительных доводов переехать в Аравию. И вот каждый вечер Султанша получает условленную порцию романа, но уже не в оригинальном издании, а из рук переводчика, только-только отпечатавшего текст на машинке. Если тайное послание и было зашифровано в порядке слов или отдельных буквах оригинала, теперь шифра не восстановить...
«Султан пригласил меня, чтобы узнать, много ли еще осталось переводить до конца книги. Я понял, что, имея достаточно оснований подозревать политическую и супружескую измену, пуще всего он боится спада напряжения, который неминуемо произойдет по окончании романа; ибо перед тем, как раскрыть новую книгу, его супруга опять взбунтуется против своего подневольного положения. Султану известно, что заговорщики ждут от нее знака к началу мятежа; известно ему и то, что Султанша велела не тревожить ее, пока она читает, даже если султанский дворец взлетит на воздух... У меня тоже есть причины бояться этого момента, ведь я могу лишиться всех привилегий при дворе...»
Поэтому Марана предлагает Султану пойти на хитрость в духе литературных традиций Востока: он прервет перевод на самом интересном месте и начнет переводить другой роман, введя его в первый с помощью какого-нибудь незамысловатого приема, ну, скажем, такого: персонаж первого романа открывает книгу и принимается за чтение... Второй роман тоже прервется и уступит место третьему; тот, в свою очередь, не замедлит смениться на четвертый и так далее...
Разноречивые чувства охватывают тебя, пока ты просматриваешь эти письма. Ты уже предвкушал возобновить чтение, как вдруг благодаря вмешательству извне книга снова обрывается... Гермес Марана представляется тебе неким змием-искусителем, запускающим ядовитое жало в райские кущи чтения... На месте вещего индейца, глаголющего бессмертные романы всех времен и народов, оказывается роман- ловушка, измысленный коварным переводчиком и состоящий из одних зависших в воздухе зачинов... Точно так же завис в воздухе и мятеж; пока заговорщики напрасно пытаются снестись со своей державной сообщницей, время неподвижно довлеет над плоскими берегами Аравии... Ты читаешь или мечтаешь? Неужели на тебя так действуют все эти графоманские небылицы в лицах? Ты тоже грезишь о нефтяной Султанше? И завидуешь жребию перевиральщиков романов в аравийских сералях? Ты хотел бы быть на его месте, установить эту необычайную связь, ощутить сопричастность внутренних ритмов через книгу, читаемую одновременно двумя людьми, возможно, тобой и Людмилой? Ты непроизвольно приписываешь безликой читательнице, вызванной к жизни заклинаниями Мараны, знакомый тебе облик Читательницы; ты уже видишь Людмилу, возлежащую на боку за сеткой от мошкары: прядь ее волос упала на страницу; стоит сезон томительных муссонов; дворцовые заговорщики, затаясь, оттачивают вероломные планы; она же отдалась во власть чтения, как единственно возможного жизненного акта в мире, где нет ничего, кроме раскаленного песка на маслянистом битуме да смертельной опасности во имя интересов государства в
