бумажную салфетку и принялась рисовать:
– Это – пуэбло. Это – дорога. Это – мой дом, очень большой и старый. Понимаешь?
– Ты там живешь? – вытаращился на меня Алехандро. – В темном доме?
– Почему он темный? – удивилась, в свою очередь, я. – Там есть свет.
– Нет, – замотал головой Алехандро и, тщательно подбирая слова, постарался объяснить: – Темный – потому что страшный. Есть одна история…
Я почувствовала, что мое сердце забилось часто-часто в предвкушении какой-то тайны, которая сейчас мне откроется. Страха не было, только горячее желание узнать, что же за история связана с домом. Но Алехандро, раздразнив мое любопытство, тут же и разочаровал:
– …Но я ее не знаю. Я живу здесь мало времени.
– Но что говорят люди об этом доме? – в отчаянии взмолилась я.
– Там никто не хочет жить, – немного подумав, ответил Алехандро. – Говорят, что дом – «esta maldita».
– Что? – не поняла я последнее слово.
– Мальдита, мальдита… Это… э-э-э…
– Алехандро! – сердито окликнула моего собеседника тучная женщина в возрасте и указала на барную стойку. – Работать!
– Извини, – подскочил парень, вспомнив наконец-то о своих обязанностях.
Я понимающе развела руками и улыбнулась.
Алехандро ушел принимать заказы у новых клиентов. Признаться, я ожидала, что он вскоре освободится и вернется продолжить разговор со мной, оборванный, что называется, на самом интересном месте. Но нет, Алехандро, собрав заказы, помахал мне рукой и скрылся на кухне, а его место за барной стойкой заняла окликнувшая его женщина. Я допила кофе и расплатилась с сеньорой. Уже на улице меня осенила идея посмотреть непонятное слово, произнесенное Алехандро, в словарике моего учебника. Я остановилась и, присев для удобства на корточки, извлекла из сумки учебник и торопливо зашелестела страницами. Мальдита, мальдита… Неужели нет? А вот, есть! «Проклятый, проклятая…»
«Говорят, что этот дом – проклятый».
Возвращалась я домой в некотором смятении, не в состоянии отделаться от зловещего смысла последней фразы, сказанной барменом. Дом – проклят. В другой ситуации я бы не придала значения подобным словам, отнесла бы их к местному фольклору и тут же забыла. Но сейчас к этой фразе органично, словно гарнир к основному блюду, вписывались все те шумы и звуки, которые пугали меня. Под соусом намека на некоторую историю, произошедшую в
И только когда я уже почти пришла, мне удалось переключить мысли на другую тему, более оптимистичную и радостную. Я ожидала прихода Любови Федоровны, по которой за время болезни успела изрядно соскучиться. Мне не терпелось показать ей выполненные упражнения и похвалиться тем, что вчера и сегодня я вполне успешно попрактиковалась в языке с местными. Думая о том, что мои успехи доставят ей радость, я с улыбкой на лице открыла дверь и вошла в прихожую.
– Роза, ты здесь? – крикнула я на испанском, подозревая, что домработница все же опередила меня. Но ответа не получила. Вместо этого откуда-то сверху раздался короткий, резко оборванный мелодичный звон, будто кто-то открыл музыкальную шкатулку и тут же, не дав ей разыграться, захлопнул. В этот момент я как раз занесла ногу над первой ступенькой лестницы, но так и замерла с поднятой на весу ногой. Внутри будто кто-то толкнул маятничек моего сердца, до этого отсчитывающий ровный ритм, и он вдруг заходил туда- сюда с удвоенной амплитудой. Господи… «Возьми себя в руки», – приказала я себе и на цыпочках двинулась вверх по лестнице. Но не успела пройти и нескольких ступеней, как меня вновь остановила механическая музыка, на этот раз полившаяся ровно, без запинок, уверенно. Знакомая мне по бессонным ночам мелодия, на этот раз она звучала гораздо громче и ближе. Я вцепилась обеими руками в перила, чувствуя, что мое сердце-маятничек заходило с такой частотой, что вот-вот сорвется, сломается, разобьется. Стиснутая в ледяных объятиях ужаса, я не могла сделать ни шагу – ни назад, чтобы выскочить из этого ужасного дома на улицу, ни вперед, чтобы узнать источник музыки. Не знаю, сколько бы я еще так простояла на лестнице, парализованная страхом, вызванным невинной на первый взгляд мелодией, но в этот момент, словно для того, чтоб уж окончательно меня добить, послышался неторопливый цокот каблуков, будто кто-то осторожно и медленно спускался по лестнице мне навстречу. При этом мелодия стала звучать громче, она плыла ко мне. И когда передо мной на ступени в тусклом свете освещающих лестницу и днем рожков упала блеклая тень, я заорала так громко, как никогда в жизни еще не орала.
И в ответ, синхронно с моим, раздался другой, не менее испуганный женский крик, сопровождающийся грохотом упавшего тяжелого предмета и звоном запрыгавших вниз по ступенькам каких-то шестереночек, колесиков и дисков.
– Сеньор-ра! – женский визг оборвался сердитым окриком, который привел меня в чувство, подобно хорошей пощечине. Замолчав, я подняла глаза и увидела стоявшую несколькими ступенями выше Розу с грозно сдвинутыми бровями и поджатыми губами. Не дав мне опомниться, домработница что-то закричала, сопровождая свою гневную речь активной жестикуляцией. Распаляясь, она голосила все громче и громче, тогда как я, не понимающая из ее быстрой, как стрельба пулемета, речи ни слова, запоздала со своим вступлением и какое-то время слушала женщину молча, растерянно хлопая глазами и непонимающе переводя взгляд со все еще катившихся по ступеням с жалобным звоном шестеренок на какие-то деревянные дощечки, которые домработница без излишних церемоний пнула к моим ногам.
– Роза, что это?!
Я наклонилась, подняла одну из дощечек и какую-то детальку. Пусть и с опозданием, но стала вырисовываться более-менее понятная для меня картина. Роза разбила эту шкатулку… нет, пожалуй, не шкатулку, а часы, напуганная моим неожиданным криком. И теперь вешает вину за угробленные часы на меня. Черта с два! По вине этих часиков я плохо спала несколько ночей, минуту назад чуть не получила разрыв сердца от страха, услышав вновь их музыку, на этот раз в контексте слухов о «проклятости дома». Не знаю, видимо, от пережитого страха, мои мысли засуетились в сумасшедшей панике и выстроились в нелепую комбинацию, что это именно Роза с каким-то злодейским умыслом специально заводила где-то спрятанные часы, чтобы они своей музыкой будили меня по ночам.
– Роза, где ты взяла эти часы?! – закричала я в ответ в попытке перекричать разбушевавшуюся домработницу. Удивительно, она оборвала себя на полуслове и замолчала, вытаращив на меня и без того большие и выпуклые глаза. Пауза затянулась, и я, потеряв терпение, сорвалась на истеричный визг:
– Зачем ты это делала?! Зачем?! Говори, дура!
Конечно, русский, на который я невольно перешла, ей понятен не был, но интонации она прочитала безошибочно и, подбоченясь, вновь ринулась в словесную атаку. Я не отставала, выплескивая на домработницу все свои пережитые страхи, где-то в глубине души, однако, понимая, что женщина совершенно не виновна в моих страхах и просто по стечению обстоятельств попалась мне, что называется, под руку. Так же как и я – ей. Мы, просто воспользовавшись таким поводом, как разбитые часы, выплескивали друг на друга сдерживаемые ранее эмоции. Роза, невзлюбившая меня с самого начала, не могла открыто заявить о своей неприязни ко мне, сейчас ухватилась за возможность вылить на меня ушат словесных помоев, а я, тоже крича в ее адрес отнюдь не нежные слова, избавлялась от пережитого страха.
– Даша, Дашенька, что тут у вас происходит? – неожиданно в нашу горячую словесную баталию,
