непринужденно поздоровалась с К. и тотчас спросила о Фриде. К. выразительно глянул на Амалию, но ту его взгляд, похоже, нисколько не убедил. Слегка этим задетый, К. принялся рассказывать о Фриде подробнее, чем вообще-то намеревался, расписал, в каких тяжких условиях она исхитряется вести в школе нечто вроде домашнего хозяйства, и в раже повествования настолько увлекся — а ведь он давно собирался уйти, — что на прощание вдруг пригласил сестер как-нибудь его навестить. Он, правда, тут же спохватился и испуганно осекся, но Амалия, не дав ему и слова сказать, заявила, что они с радостью принимают приглашение, Ольге ничего не оставалось, как вежливо поддакнуть, что она и сделала. Все еще подстегиваемый мыслями о необходимости как можно скорее откланяться, чувствуя постоянную неловкость под пристальным взглядом Амалии, К., однако, нашел в себе мужество напрямик, без экивоков заявить, что пригласил их совершенно необдуманно, дав волю душевному порыву, но приглашение свое он, к сожалению, вынужден взять назад ввиду вражды между Фридой и всем семейством Варнавы, вражды, кстати, совершенно ему непонятной.

— Это не вражда, — изрекла Амалия, вставая с лежанки и небрежно отбрасывая на нее одеяло, — вражда слишком сильное слово, это просто отголоски общей молвы. А теперь ступай, беги к своей невесте, я ведь вижу, ты вон извелся весь. И не бойся, мы не придем, это я просто так, по злобе, пошутила. Но ты к нам приходи, можешь и почаще, к этому-то, надеюсь, препятствий нету, ты ведь всегда можешь сослаться на Варнаву, от которого ждешь известий. Я, кстати, облегчу тебе эту повинность, сказав, что Варнава, даже если и принесет для тебя из Замка весточку, до школы дойти, чтобы тебе ее передать, все равно не в состоянии. Он не в силах столько бегать, бедный мальчик, он просто убивается на этой службе, вот и придется тебе самому к нам за вестями приходить.

К. еще ни разу не слышал, чтобы Амалия говорила так много, вдобавок по одному поводу, да и речь ее звучала не буднично, была в ней особая торжественность, которую не только К. расслышал, но, судя по всему, и Ольга, как-никак родная сестра, хорошо ее знавшая, — теперь она стояла чуть в стороне, сцепив руки перед собой и слегка расставив ноги, в обычной своей чуть неуклюжей и сутулой позе, не спуская глаз с Амалии, которая, в свою очередь, смотрела только на К.

— Ты заблуждаешься, — сказал К., — ты сильно заблуждаешься, если думаешь, будто я жду Варнаву не всерьез, только для вида; уладить мои отношения с властями — самое главное, по сути единственное сокровенное мое желание. И Варнава должен мне в этом помочь, на него почти вся моя надежда. Однажды, правда, он меня весьма разочаровал, но это больше моя вина, чем его, просто в суматохе первых часов я не сразу во всем разобрался, решил, что все можно утрясти одной вечерней прогулкой, а когда невозможное выказало свою невозможность, я посчитал, что это из-за него. Потом это даже повлияло на мое суждение о вашей семье, обо всех вас. Но это в прошлом, мне кажется, я теперь лучше вас понимаю, вы… — тут К. запнулся, подыскивая нужное слово, но сразу не нашел и в итоге решил довольствоваться приблизительным: — Вы, по-моему, даже добросердечнее, чем кто-либо из людей в деревне, насколько я смог их узнать. Но ты, Амалия, опять-таки сбиваешь меня с толку, когда принижаешь если не саму службу брата, то ее значение для меня. Может, ты не особенно посвящена в дела Варнавы, тогда это не страшно, тогда и говорить не о чем, но если ты, чего доброго, посвящена — а у меня скорее складывается именно такое впечатление, — тогда это скверно, ибо означало бы, что твой брат меня морочит.

— Успокойся, — обронила Амалия, — ни во что такое я не посвящена, и нет силы, которая заставила бы меня согласиться быть посвященной, ничто не может меня заставить к этому стремиться, даже из расположения к тебе, ради кого мне не жалко доброе дело сделать, ведь, как ты сам сказал, мы люди добросердечные. Однако дела моего братца — только его дела, я о них знать не знаю, разве что иной раз ненароком, сама того не желая, что-нибудь услышу. Зато вот Ольга сможет дать тебе полный отчет, она у него главная конфидентка.

С этими словами Амалия отошла сперва к родителям, с которыми о чем-то пошушукалась, а потом и вовсе удалилась на кухню, не попрощавшись с К., словно заранее зная, что останется он тут надолго и прощаться им ни к чему.

И К., с растерянным лицом, остался, Ольга, посмеиваясь над ним, потянула его к лежанке, казалось, она и вправду счастлива, что можно посидеть с ним наедине у печки, но это было тихое, мирное счастье, без тени ревности. И как раз удаленность от всякой ревности, а значит, и от строгого спроса была необычайно приятна К., он с радостью смотрел в эти голубые, не заманивающие и не властные, скорее застенчиво неотрывные, застенчиво сияющие глаза. Такое чувство, будто предостережения Фриды и трактирщицы его не то чтобы насторожили, но сделали зорче, ловчее, находчивее. И он посмеялся вместе с Ольгой, когда та высказала удивление, с чего это вдруг он именно Амалию назвал добросердечной, про Амалию много чего можно сказать, но только не это. К. в ответ заявил, что похвала вообще-то предназначалась, конечно же, ей, Ольге, но Амалия такая властная, что не только сама присваивает себе все, что говорится в ее присутствии, но и других заставляет все сказанное невольно адресовать только ей.

— Ты прав, — согласилась Ольга, мгновенно посерьезнев, — ты даже не представляешь, насколько ты прав. Амалия моложе меня, моложе и Варнавы, но именно она у нас в семье все решает и в горе, и в радости, правда, ей и достается больше всех и радости, и горя.

К. посчитал, что тут она преувеличивает, ведь Амалия сама только что сказала, что дела брата ее нисколько не волнуют, зато Ольга все о них знает.

— Даже не знаю, как тебе объяснить, — сказала Ольга. — Амалия вроде и не заботится ни обо мне, ни о Варнаве, да, в сущности, вообще ни о ком, кроме родителей, за ними-то она ухаживает денно и нощно, и сейчас спросила, не нужно ли им чего, и пошла на кухню для них готовить, ради них себя пересилила, поднялась, а ведь ей с обеда нездоровится, вот она и лежит. Но хотя она вроде бы о нас и не заботится, а мы все равно от нее зависим, словно она в доме старшая, и, если бы она в наших делах нам советовать стала, мы бы обязательно ее послушались, но она не советует, мы ей словно чужие. Ты наверняка в людях разбираешься и приехал издалека, скажи: разве не кажется тебе, что она какая-то особенно умная?

— Мне кажется, что она какая-то особенно несчастная, — ответил К. — Но как увязывается ваше перед ней уважение с тем, к примеру, что Варнава бегает посыльным, хотя Амалия его службу не одобряет, чтобы не сказать презирает?

— Если б он знал, чем ему еще заняться, он бы службу посыльного сразу оставил, ему эта служба вовсе не по душе.

— Так разве он не обучен на сапожника? — спросил К.

— Конечно обучен, — ответила Ольга. — Он и подрабатывает у Брунсвика и, если б захотел, круглые сутки мог бы работать и зарабатывать вдоволь.

— Ну так? — все еще не понимал К. — Вот и была бы ему работа вместо службы посыльного.

— Вместе службы посыльного? — изумилась Ольга. — Да разве он ради заработка за нее взялся?

— Кто ж его знает, — отозвался К. — Но ты ведь сама сказала, что ему эта служба не по душе.

— Конечно не по душе, и по очень многим причинам, — сказала Ольга, — но все-таки это служба при Замке, какая-никакая, а все же при Замке, по крайней мере, оно вроде так выглядит.

— Как? — не понял К. — У вас даже на сей счет сомнения?

— Ну, — замялась Ольга, — вообще-то нет, Варнава ходит по канцеляриям, общается там со слугами как равный, издалека видит иногда кое-кого из чиновников, более или менее важные письма ему поручают отнести, сообщения на словах передать доверяют, все это немало, и мы вправе гордиться, что он в такие молодые годы уже столь многого достиг.

К. кивнул, о том, что ему нужно домой, он и думать забыл.

— У него и ливрея есть? — спросил он.

— Это ты про куртку? — догадалась Ольга. — Нет, куртку ему Амалия сшила еще до того, как он посыльным стал. Но ты нащупал больное место. Ему давно бы полагалось получить, нет, не ливрею, ливрей в Замке нету, но служебный форменный костюм ему твердо обещали, только по этой части в Замке все