то к 2007-2008 годам даже при самом благоприятном ходе событий новые олигархи только-только вступят в свои права. Контролируемая передача власти гарантировала, что первая волна олигархов получила отсрочку. Но второй волне даже такой отсрочки будет недостаточно.

Выход один. Власть вообще не нужно передавать. По крайней мере не в 2008 году. И в любом случае - не через выборы.

Еще в начале правления нового начальника придворные политологи дружно принялись объяснять народу, что восьми лет для президента мало, а лидер у нас молодой, вполне может порулить и дольше. Путин скромно отвечал, что он не против, но решать это надо не в течение первого срока президентства. Вот и подошло время.

Непохоже, чтобы в Кремле про свои планы просто забыли. 7 декабря пересмотр Конституции стал неизбежен.

Две трети мест у «Единой России» со товарищи - как раз то, что нужно, чтобы подправить Конституцию, продлив срок правления президента до 7 лет. Или отменив ограничения на количество «ходок» в Кремль. А кстати, если Конституцию меняют, то сроки, которые лидер отбыл в Кремле до смены Основного закона, не в счет. Если все пройдет нормально, президентом 2008 года станет Владимир Владимирович Путин. И в 2016-м - тоже он. В общем, Putin forever!

'Художественный журнал': Тема данного номера 'ХЖ' призвана к жизни реальными наблюдениями: целый ряд художественных явлений, заявивших о себе в конце 90-х - начале нового десятилетия, вызывают в памяти искусство 60-х. Насколько оправданы в более широкой общественной перспективе эти аналогии нулевого десятилетия ХХI века с 60-ми века ХХ? Борис Кагарлицкий: 2000-е годы действительно впечатляют параллелизмом с 1960-ми. И все-таки это не второе издание 60-х, хотя такое отождествление идеологически приятно для левых, а чисто эмоционально приятно и для нынешних сорокалетних - 60-е ведь эпоха их детства. Однако это отождествление опасно. Если мы слишком далеко пойдем по этому пути, мы рискуем сделать неверные выводы. Я бы сказал так: наше десятилетие не столько переиздание 60-х, сколько радикальная оппозиция 90-м, которые в свою очередь были полярны 60-м. 'ХЖ': В чем же полярность 90-х - 60-м? Б. Кагарлицкий: Ответ на этот вопрос начну с определения 50-х, которые - надо признать - в истории ХХ века были особенным десятилетием. Это было время преодоления синдрома тотальной нестабильности, определявшего собой период с 1914 года по 1947-й. Это было время войн, революций, репрессий, фашизма, постоянной тревоги за будущее и т. п. Ни одного спокойного года. Только в 50-е все начало успокаиваться во многом благодаря становлению Ялтинской мировой системы, которая при всех ее недостатках для одного-двух поколений обеспечила определенную устойчивость и предсказуемость жизни. 60-е в свою очередь радикально отличались тем, что в этот период о себе заявило поколение, которое воспринимало сложившиеся в 50-е условия как нормальные и соответственно выстраивало всю систему приоритетов. Вместо того чтобы наслаждаться мещанским потребительским благополучием, шестидесятники, именно потому, что это благополучие воспринималось ими как данность, начали требовать чего-то большего - более глубинной свободы отношений, поведенческих свобод, в каком-то смысле 'экзистенциальных' прав. Речь тогда шла именно об экзистенциальных правах - не зря же Сартр был так востребован в 60-х! Не зря так важна была тема отчуждения и самореализации: 'Я хочу, чтобы мой труд был именно моим трудом, в котором я реализуюсь'. Социализм 60-х был глубинно экзистенциалистским, в нем очень сильно стремление переделать общество таким образом, чтобы оно обеспечивало индивидуальную самореализацию. О таком социализме говорил еще Оскар Уайльд - 'социализм как крайняя форма индивидуализма', где отмена частной собственности делает индивидуума самим собой. Понятен невероятный эмоциональный взрыв 60-х, определявшийся представлением, что 'теперь можно все'. В этом и была некоторая слабость, иллюзорность умонастроения шестидесятников. Ведь, во-первых, мир был устроен гораздо прочнее, чем казалось этим молодым людям, а во-вторых, любая идея, если претендует на практическую реализацию, должна быть основана на приземленных социальных и экономических интересах, которые 'новым левым' казались просто мещанскими. Если теперь посмотреть на 90-е годы, мы увидим обратную картину. 90-е годы были временем разложения Ялтинской системы. Да, это тоже была эпоха невероятного высвобождения индивидуализма, но не экзистенциального, а мещанского, который на Западе был обеспечен как раз культурными итогами 60-х годов, новой концепцией потребления. Консьюмеризм 60-х годов был основан на массовом стандартном потреблении, в то время как в 90-е сочетание технологической революции, полной деморализации левых, торжества потребительской культуры привело к реформе консъюмеризма. Он стал гораздо более индивидуализированным, вобрал в себя целый ряд обещаний индивидуальной самореализации. Это легко можно проследить по истории брендов. В 60-х годах бренды обещают социальный успех в наборе стандартных представлений, они не обещают индивидуального успеха, а предлагают лишь присоединение к уже готовому стереотипу коллективного успеха - классические 'американская машина, сытая семья с двумя румяными детьми' на фоне стандартизированного 'идеального' пейзажа. Рекламный образ 90-х состоит в том, что с помощью бренда, несмотря на то что бренд - это по сути коллективное распространение иллюзий, ты становишься не таким, как все. Например, если я, как все, буду носить Gap, то я буду не такой, как все. Те, кто носят Gap, CK, Boss - лучше других. Можно добавить, что и товары сегодня стали более разнообразными, появилась возможность так называемого 'гибкого производства', когда массовая продукция делится внутри себя на меньшие потоки, когда каждый базовый продукт доходит до потребителя в 5 - 10 разных вариантах. Символом нового потребительства стал не супермаркет, а бутик. Это отражает не только экономическую, но и философскую тенденцию: человеку пытаются дать возможность через потребление, через приобщение к традиционным стандартам буржуазной культуры выразить себя как единственного и неповторимого индивидуума. Короче, в 90-е самореализация осуществлялась не в сфере производства или общественной деятельности, как призывали шестидесятники, а в той самой сфере потребления, которая первоначально противопоставлялась левыми сфере самовыявления. В 90-е годы мы видим триумф потребительства над культурой 60-х, а победитель, как известно, присваивает наследство побежденного. Можно сказать иначе: распад Ялтинской системы предопределил освобождение той же самой энергии, что вдохновлялась лозунгом 'Теперь можно все!', но только направляется она не в русло социального преобразования или создания нового общества для всех, а в создание нового общества для себя. В этом смысле Чубайс или какой-нибудь член МВФ не 'большевики со знаком минус', как принято считать, т. е. не эдакие правые утописты. Эти знаковые фигуры 90-х конструировали новый мир именно для себя и в соответствии со своими потребностями. Это и отличает их от социалистических утопистов, конструировавших мир по своим представлениям, но никак не в соответствии со своими личными и даже групповыми потребностями. Можно сравнить, как бы парадоксально это ни казалось, двух персонажей - Сталина и Саддама Хусейна. Когда умирает Сталин, то после него остается Миф и некие реальные достижения, которые он оплатил чужими жизнями, но практически не остается предметов личного потребления, предметов личной роскоши, потому что его главной роскошью было то, что он заставил себя любить или бояться половину земного шара, и это было его главным наслаждением. А когда бежал Саддам Хусейн - заметьте, бежал, а не остался, как Сталин в Москве, - после него остались только разрушенные дворцы и автоматы Калашникова в золотом окладе. Это не просто восточная роскошь, которая является отдельным культурным феноменом, а это признаки эпохи, в которую все, включая государственные решения, делается ради индивидуального наслаждения. Это становится основной ценностью, ради нее можно жертвовать чужими жизнями, ради нее жертвуют даже стремлением к величию, что было невозможно для персонажей прошлого, для которых мания величия была значимой. Герои 90-х не могли иметь настоящую манию величия, они могли в лучшем случае ее симулировать. Они могли имитировать политическую паранойю, но подняться до настоящей политической паранойи они уже не способны - побочных эффектов, в виде построенных заводов, созданных научных центров, не будет, а вот массовые могилы будут такие же точно. 'ХЖ': Поэтому то преодоление 90-х и оставляет по внешним признакам ощущение возвращения 60-х? Б. Кагарлицкий:…Своеобразное 'отрицание отрицания' по Гегелю. В этом, как мне кажется, любопытная роль 90-х - они, казалось бы, в наибольшей степени разрушили культуру 60-х - на человеческом уровне, уровне стереотипов и преодоления бунтарских