валюты и низкая инфляция сами по себе решат все проблемы, хотя жизнь на каждом шагу доказывает, что все обстоит как раз наоборот: устойчивость финансовой системы зависит от общего состояния экономики. Однако признать это значило бы поставить под сомнение «руководящую роль» финансовой олигархии.

В 1998 году Россия спаслась благодаря тому, что наши олигархи оказались хоть как-то связаны с производством. Разорение банков тогда лишь усилило позиции «Газпрома» и нефтяных магнатов. В Аргентине, где нет богатых залежей нефти и газа, господство финансовых кругов оказалось безраздельным.

Безответственность правительства усугублялась отсутствием оппозиции. Обе партии - перонисты и радикалы - в Аргентине разделяли одни и те же экономические идеи. Единство «политического класса» гарантировало преемственность курса. В соседней Бразилии, где существует постоянная угроза прихода к власти Партии трудящихся, правящие круги не чувствовали себя столь уверенно. Бразильская ПТ давно утратила былой радикализм, но элиты все еще смотрят на нее с подозрением. А потому, когда в 1998 году начались финансовые неурядицы в России, бразильское правительство девальвировало национальную валюту и предприняло меры, аналогичные российским. После того как экономический рост возобновился в Бразилии, положение аргентинской промышленности стало еще хуже. В Буэнос-Айресе (некогда славившемся своими кожаными изделиями) невозможно было купить пару ботинок местного производства: все прилавки занимал дешевый бразильский импорт.

Когда в 1999 году английского экономиста Алана Фримена (Alan Freeman), выступавшего в Буэнос- Айресе, спросили, не считает ли он, что для подъема производства нужно девальвировать песо, он ответил, что не понимает вопроса: если экономика находится в глубоком спаде, валюту все равно придется девальвировать независимо от того, считают это желательным или нет. Именно нежелание элиты признавать очевидные факты и отсутствие интереса к тому, что происходит с населением собственной страны, привели к полной потере контроля за ситуацией.

Несмотря на различия между партиями, политический класс оказался един. И в этом единстве полностью противопоставил себя как народу, так и реальности. Во время новогоднего кризиса в Аргентине власть буквально оказалась на улице - никто не хотел править. Политики все разом обнаружили, что ни одно из принимаемых ими решений не может быть выполнено. В такой ситуации власть потеряла свою ценность.

То, что считается нормальным, естественным и единственно возможным для политических и деловых элит, неприемлемо для населения. То, что население считает необходимым, по мнению элит, невозможно, немыслимо и абсурдно. Философия, которой руководствуется политический класс, объявляет невозможным многое из того, что не раз уже успешно делалось, более того - считалось нормальным лет двадцать назад. Общественные инвестиции заранее исключаются. Любые меры, чреватые ростом инфляции, объявляются недопустимыми, даже если они стимулируют рост производства, занятости и жизненного уровня. Приватизация является необратимой, даже если все (включая новых хозяев) признают ее провал. Государственное регулирование объявлено неэффективным в принципе, а рыночные методы - безупречными независимо от достигаемых результатов. Беда в том, что большинство населения видит вещи совершенно по-другому. Жизненный опыт миллионов людей свидетельствует, что официальная идеология не работает и с этим ничего поделать нельзя.

Потребовалось сменить президента пять раз за три недели, чтобы наконец очередной национальный лидер Эдуардо Дуальде (Eduardo Duhalde) решился сделать очевидное: девальвировать песо. Возможно, финансовый кризис удастся преодолеть. Но для того, чтобы преодолеть глубочайший кризис доверия народа к власти, этого уже окажется недостаточно.

Новогодняя аргентинская драма ужасно напоминает российские события трехлетней давности, но с одним более чем существенным различием. В Аргентине народ бросился на улицы, а в России - к телевизорам. Возможно, дело в темпераменте и культуре. Но скорее всего, в том, что в России в отличие от Аргентины люди в 90-е годы потеряли уважение не только к власти, но и к самим себе.

Кого назначат виноватым за провал чеченской кампании

Недавно, проходя по центру Москвы, случайно заметил, что окна одного из домов заклеены бумажной лентой - крест-накрест. «Как во время войны», - подумал я. Спустя несколько дней то же самое я увидел на окнах Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова. Только здесь рядом с бумажными полосами были вывешены фотографии чеченской войны. Сахаровский центр проводит антивоенную акцию. Вы можете получить здесь открытку с призывом прекратить войну и послать ее президенту. Это должно продемонстрировать власть имущим, что в обществе отношение к войне меняется.

Согласно опросам общественного мнения, осенью 1999 года, когда война началась, ее поддерживало большинство населения. Год спустя число сторонников переговоров впервые превысило количество сторонников войны.

На протяжении 2001 года популярность мирного урегулирования неуклонно возрастала, а популярность войны падала. Лишь после событий 11 сентября 2001 года количество сторонников войны резко подскочило. Но даже в этот момент оно оказалось меньшим, чем численность ее противников. В последующие месяцы антивоенные настроения опять стали нарастать.

Тупик

К данным социологии нужно относиться осторожно. Но, как правило, динамику общественного мнения они отражают. Значительная часть российского общества настроена против кавказцев. Но даже среди националистов растет осознание того, что война бессмысленна. Одно дело - испытывать неприязнь к «инородцам», другое дело - призывать к их истреблению, а тем более оправдывать гибель собственных солдат.

«Чечня не побеждена, и теперь с уверенностью можно сказать, что побеждена не будет. Боевой дух чеченского народа оказался сильнее армии РФ» - это пишет не кто иной, как Эдуард Лимонов. Тот самый Лимонов, который несколько лет назад призывал разгромить сепаратистов. «Войну в Чечне нужно закончить и дать Чечне независимость. Потому что войну в Чечне возможно выиграть, только уничтожив всех чеченцев. А это называется геноцид. У двух народов - чеченского и русского - долго еще не появится общего дела, чтобы для этого дела жить вместе. А может, и никогда не появится. Слишком много крови между нами».

Как бывший политзаключенный могу с удовольствием констатировать, что время, проведенное в тюрьме, пошло Лимонову на пользу - в открытом письме Владимиру Путину он внятно и четко демонстрирует опасность формирования у нас национал-полицейского режима. Но российские власти и без помощи Сахаровского центра и «Новой газеты» догадываются, что война из главного политического козыря превращается для них в нерешенную проблему. Но одно дело - осознать бесперспективность проводимого курса, другое дело - найти выход.

Прогноз и реальность - два года спустя

Современная российская элита - как политическая, так и деловая - никогда не мыслит стратегически. Если сегодня что-то кажется выгодным, значит, это надо делать, не задумываясь о последствиях. Осенью 1999 года война была выгодна, ибо помогала решить вопрос о передаче власти. К весне 2000 года продолжение военных действий уже не имело смысла. Но, как назло, бои не прекращались.

Газеты двухлетней давности полны бахвальством генералов, обещавших ликвидировать последние очаги сопротивления к марту 2000 года. На чем основывались эти прогнозы? Во-первых, в Москве сочли, что поражение в первой чеченской войне было вызвано недостаточной концентрацией войск и техники, а потому решили на сей раз двинуть вперед куда более мощное войско. Вопрос о том, насколько компетентно этими войсками управляют, естественно, даже не ставился. Генералы искренне поверили в собственную сказку, будто прошлую войну они проиграли из-за журналистов. Потому, обеспечив себе информационное прикрытие с тыла, они почувствовали себя неуязвимыми. Никакого профессионального анализа причин военного поражения в прошлой кампании, никакой серьезной самокритики российское военное ведомство не допустило.