Я с опаской подошла и встала рядом, хотя внутренний голос кричал мне, что я не хочу смотреть на то, что вот-вот увижу. Пижма торжественно указала на зеркало, и второй раз за день моя реальность перевернулась с ног на голову.
Себя я не видела с тех пор, как залезла в шкаф вместе с Паком. Конечно, я догадывалась, что одежда вся перепачкалась и изодралась о ветки, колючки и когти. Начиная от шеи и ниже я выглядела в зеркале так, как и ожидала: как бродяжка, вот уже два дня шатающаяся по лесу и все это время не мывшаяся.
Лицо я не узнала.
То есть я знала, что это я: отражение двигало губами вместе со мной, моргало тогда же, когда и я... Но кожа побледнела, черты лица заострились, а глаза казались огромными, словно у оленя в свете фар. Из спутанной копны волос на голове, там, где еще вчера ничего не было, справа и слева торчали длинные заостренные уши.
Я воззрилась на отражение, не способная ничего понять; голова пошла кругом.
«Нет! — вопил мой разум, яростно отвергая увиденное. — Это не ты! Не ты!»
Пол подо мной закачался. Мне не хватало воздуха. Весь ужас, весь страх, возбуждение и переживания последних двух дней разом настигли меня. Все закружилось перед глазами, комната опрокинулась, и я упала в забытье.
ЧАСТЬ II
11
ОБЕЩАНИЕ ТИТАНИИ
— Меган? окликнула мама из-за двери. — Вставай! В школу опоздаешь.
Я с ворчанием зарылась в одеяло. Что, уже утро? Похоже на то. Мутный серый свет брезжил за окном моей спальни, на будильнике 6.48.
— Меган! — прикрикнула мама и на этот раз громко постучалась. — Ты проснулась?
— Да-а! — взвыла я. Хоть бы она отстала!
— Поторапливайся! Автобус пропустишь.
Я неловко выпросталась из постели, нацепила на себя какую-то одежду, выбрав из груды футболок на полу ту, что почище, и схватила рюкзак. Из кармашка на одеяло выпал мой айпод. Я непонимающе нахмурилась: почему плеер мокрый?
— Меган! — опять раздался мамин голос, и я закатила глаза — Уже почти семь! Если проспишь автобус и мне придется везти тебя в школу, тогда ты гулять в ближайший месяц не пойдешь!
— Ладно, ладно! Иду уже! — Я протопала по комнате и распахнула дверь.
В дверном проеме стоял голубокожий Итан, морщинистая мордочка его кривилась уродливой гримасой. В руке он сжимал мясницкий нож, перемазанный кровью.
— Мамочка поскользнулась, — прошептал он и вонзил нож мне в ногу.
Я с воплем проснулась.
Зеленоватые языки пламени метались в очаге, отбрасывая призрачные блики по всей комнате. Чуть дыша, я снова опустилась на прохладный шелк подушек. Кошмар приснился...
Я при дворе короля фейри, такая же пленница здесь, как злосчастный Пак в клетке. Настоящий Итан до сих пор неизвестно где, ждет спасения. Как он там? Страшно ли ему? А как со злобным подменышем справляются мама и Люк? Хоть бы мама пострадала не сильно, хоть бы подменыш больше никому не навредил!
Лежа в роскошной постели в волшебном королевстве, я подумала еще кое о чем. Мысль родилась из слов Оберона: «Тот, кого ты называешь папой, тебе не отец. Твой отец — я».
«Не отец», а не «не был отцом». Как будто Оберон знал, где он. Как будто папа все еще жив. Сердце забилось от возбуждения. Я так и знала! Наверняка он где-то в Волшебной стране. Может, где-то близко! Если б нам только встретиться!
Ладно, все по порядку. Нужно отсюда выбираться.
Я села... и уставилась в бесстрастные зеленые глаза Лесного владыки.
Он стоял спиной к камину, и его лицо в неровном свете пламени казалось еще более чужим и призрачным. Длинная тень его ползла по комнате, рога двурогой короны тянулись ко мне поверх одеяла. Глаза в темноте по-кошачьи светились зеленым. Заметив, что я проснулась, он кивнул и поманил меня изящной дланью с длинными пальцами.
— Встань. — В тихом голосе звенела властность. — Подойди ко мне. Давай поговорим, дочь моя.
Я собралась огрызнуться, мол, я тебе не дочь, но слова застряли в горле. Краем глаза заметив зеркало на туалетном столике, я вздрогнула и отвернулась: глядеть на свое длинноухое отражение не хотелось.
Откинув одеяло, я обнаружила, что одета совсем иначе. Вместо измятых штанов и замызганной футболки, которые я не снимала уже два дня, меня нарядили в кружевную белую сорочку. А перед этим, похоже, хорошенько искупали. Более того, в изножье кровати красовался мой новый наряд: до нелепости пышное платье, усыпанное изумрудами и сапфирами, а также накидка и длинные, по локоть, перчатки. Я покривилась от такого ансамбля и спросила Оберона:
— Где моя одежда? Настоящая?
Лесной владыка высокомерно хмыкнул.
— Я не терплю одежды смертных при моем дворе, — негромко заявил он. — Пока ты здесь, тебе следует носить то, что подобает твоему происхождению. Твои смертные тряпки я приказал сжечь.
— Что?!
Оберон сузил глаза, и я испугалась, что зашла слишком далеко. Видимо, повелитель Благого двора не привык ни перед кем отчитываться.
— Прошу прощения, — пробормотала я и выскользнула из постели. Об одежде после подумаю. — Так о чем вы хотели поговорить?
Лесной владыка вздохнул и недовольно вперился в меня взглядом.
— Ты поставила меня в сложное положение, дочь, — промолвил он, отвернувшись к очагу. — Ты единственная из моих отпрысков появилась в нашем мире. Странно, что тебе удалось протянуть так долго, даже под присмотром Робина.
— Отпрысков? — Я моргнула. — Значит, у меня есть братья и сестры? Сводные?
— В живых никого, — раздраженно отмахнулся Оберон. — И никого из этого столетия. Твоя мать — единственная из всех людей, кто привлек мой взор за два последних века.
У меня внезапно пересохло во рту. Я с нарастающей злостью уставилась на Оберона.
— Зачем? — воскликнула я. Он надменно изогнул тонкую бровь. — Почему она? Ведь она уже была замужем за моим папой? Вы об этом подумали?
— Нет. — Оберон смотрел безжалостно и равнодушно. — Какое мне дело до человеческих ритуалов? Мне не нужно позволения, я беру что захочу. К тому же, будь она по-настоящему счастлива, я бы не сумел ее увлечь.
«Сволочь!»
Я прикусила язык, чтобы не наговорить от злости лишнего. Я же не самоубийца, хоть и пришла в бешенство. Оберон прищурился, будто услышал мои мысли, и долго разглядывал меня, как бы напрашиваясь на грубость.
Мы не спускали глаз друг с друга несколько ударов сердца; вокруг клубились тени, а я силилась не отвести взгляд. Впустую: смотреть на Оберона — все равно что стать лицом к лицу с надвигающимся ураганом. Я поежилась и первая опустила глаза.
Через миг лицо Оберона посветлело, губы изогнулись в легкой улыбке.
— Ты так похожа на нее, дочь, — продолжил он, а в голосе слышались и гордость, и смирение перед свершившимся. — Твоя мать — невероятная женщина. Будь она из волшебного народа, ее картины бы ожили на холсте, столько души она в них вкладывала. Когда я наблюдал за ней в парке, я почувствовал ее тоску и одиночество. Ей хотелось большего от жизни! Хотелось чего-то необычайного.
