– Может, кто-то во сне? – прошептал я в ответ. – Люди издают столько чудных звуков, когда спят!

Трудно было узнать, откуда этот писк. Осторожно выставив вперед ногу, я сделал шаг, потом еще один… Я по-прежнему не видел собственной руки. Вытянув перед собой одну руку, я другой нащупал стену. Мои пальцы коснулись деревянной стены, а потом какой-то ткани. Полог!

Я слышал, что звук, похожий на писк летучей мыши, раздавался оттуда. Пищала, похоже, не Дина, но, может, там есть еще кто-то?

Осторожно отодвинув полог в сторону, я сунул туда голову. Там было капельку светлее, ведь ставни были открыты, и я различил какую-то фигуру на кровати, фигуру слишком большую и неуклюжую… Нет, это не Дина!

Как раз в этот миг писк летучей мыши прекратился, и я, уже уходя, замер и застыл тихонько, как мышонок. «Спи себе, – подумал я, – спи сколько влезет, здесь никого нет». Человек на кровати зашевелился так, что кровать заскрипела. Но он не поднялся и не сел, и никакого признака того, что он проснулся, не было.

Медленно, бесконечно медленно опустил я полог и, пятясь, отступил обратно к лесенке вместе с Розой. Мы крадучись одолели несколько ступенек вниз, остановились и прислушались. Сверху по-прежнему ни звука!

– Не думаю, что Дина здесь, – как можно тише сказал я прямо в ухо Розе.

– Мы заглянули только за один полог, – прошептала она в ответ. – Что, если там много горниц?

– То была не служанка, – заверил я. – То был солдат-драканарий.

– Ну и что? Может, он охраняет ее?

– Тогда он никуда не годный стражник!

В какой-то миг показалось, что Роза собирается спорить и дальше. Но она, вдруг как-то слегка беспомощно и утомленно вздохнув, спросила:

– Где будем искать?

– Я кое-что надумал. Может, нам не надо открывать каждую дверь. Может, будем искать только ту, что заперта?

Мы нашли запертую дверь в переходе первого жилья, и яснее ясного было, что она заперта снаружи, так как ключ все еще торчал в скважине.

– Должно быть, это здесь, – сказал я, почувствовав вдруг, как страшно пересохло у меня горло. – Кого бы они стали еще запирать?

– Открывай! – нетерпеливо произнесла Роза. Я отпер дверь. Отворил ее.

Там было почти так же темно, как наверху, в чердачной каморке. Ясное дело, здесь были окна с застекленными рамами, но большая часть из них была закрыта плотными темными занавесями. А на полу лежали ковры, толстые, пушистые ковры, в которых, словно в траве, утопали ноги.

Я стоял в нерешительности у дверей, пытаясь оглядеться. Разве в таких покоях живет пленница?

Но ведь дверь была заперта! И как уже сказано, кого бы они еще стали запирать?

Я уже различал большую кровать с тяжелым на вид пологом.

– Дина? – прошептал я.

Никакого ответа. Я отодвинул полог в сторону, но кровать была пуста.

И тут я увидел ее. У окна, на подоконнике, полускрытую тяжелыми занавесями. В тот же миг я знал – это она. Хотя видел я только сжавшуюся фигурку девочки в длиной белой ночной сорочке.

Три прыжка – и я уже рядом! А потом я стоял, почти не смея прикоснуться к ней, словно боялся, что она растает у меня меж пальцами, будто привидение.

– Дина…

Открыв глаза, она сонно заморгала.

– Давин! – сказала она самым обычным своим голосом, словно ничего удивительного в том, что я оказался здесь, не было. – Неужто это уже… – И, внезапно оцепенев, по-настоящему проснулась. – Давин!

Вытянувшись, она обвила мою шею руками и так крепко прильнула ко мне, что я чуть не задохнулся. Я заметил, что она похудела, но, вообще-то, мне показалось, будто ничего худого они ей не сделали.

Даже не могу передать, какие чувства я испытал. Это было все равно что проснуться от жуткого дурного сна. Словно душа моя, разбившаяся еще прежде на куски, уже больше не существовала. И вместе с тем я ужасно разозлился на сестру. Не спрашивайте почему! Казалось, словно все то ужасное, что мы пережили… Мы – я, и матушка, и Мелли, и Роза, – словно во всем этом, вместе взятом, виновата была Дина.

– Где ты была? – прошептал я, держа одновременно сестру так крепко, будто боясь, что она вот-вот убежит от меня. – Тебе ясно, как ты нас напугала?

Она тяжко вздохнула. Будто всхлипнула.

– Не ругай меня, – сказала она сквозь рыдания. – Давин, не ругай меня.

И тут я, само собой, почувствовал себя величайшим идиотом юдоли земной и глупейшим старшим братом мира. За все, что Дине пришлось пережить, я, когда наконец-то нашел ее, заставил сестру лишь плакать.

– Тсс! – прошептал я, прижавшись щекой к ее волосам. – Тише! Перестань же!.. Ведь я нашел тебя! – Я протянул ей свой рукав. – Вот! Вытри глаза!

Она положила ладонь на мою руку. И вдруг издала какой-то чудной звук, всхлип с хихиканьем пополам.

– Давин! – произнесла она. – Он же мокрый! Неужто ты хочешь, чтобы я еще что-то вытерла им?

И само собой, так оно и было. Рукав был такой же мокрый, как и все на мне, да я и сам тоже.

– Можешь взять мой головной платок, – предложила Роза.

– Роза! – Дина, отпустив меня, схватила Розу. – Что ты здесь делаешь? Что вы… оба делаете здесь? Как вы нашли меня?

– Ну-у, так… помогли друг другу, – сказала Роза.

Несмотря на темноту, я отчетливо увидел ту лукавую дразнящую улыбку, которую она мне послала, мгновенный блеск ее белоснежных зубов. Но вот она снова стала серьезна.

– А теперь пошли, Дина, нам надо убраться отсюда прежде, чем кто-нибудь нас обнаружит.

Дина отпустила Розу. И внезапно стала какой-то беспредельно несчастной с виду.

– Я не могу! – произнесла она каким-то мертвящим на удивление голосом.

– Отчего? – в один голос произнесли мы с Розой.

– Я не могу пойти с вами.

– Почему не можешь? Она покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Если я не… Если я не… Он убьет Тависа, если я сбегу.

– Тависа?

В этот миг я вовсе позабыл, кто это.

– Ну, Тависа Лаклана… Того самого, что захватили в плен вместе со мной…

Ну да, само собой. Внука Хелены Лаклан. Его мать ударила меня в лоб черной рукой. «Ты пришел отнять жизнь!» – сказала она.

– Где он?

– В подвале, – ответила она. – Там, под конюшней.

– Тогда нам придется захватить с собой и его, – произнес я.

Нельзя утверждать, что маленький Тавис Лаклан обрадовался при виде нас. Сперва его невозможно было ни увидеть, ни услышать в этом темном подвале. Правда, прямо под творилом люка висела лампа, но мы не осмеливались зажечь ее. Если бы кто-нибудь увидел свет и вошел в шорную мастерскую, нас поймали бы, будто крыс в ловушку.