постепенно оплывающее жиром; и, наконец, на Халкодона, несомненно, достойного сына своего отца, вплоть до следов помады на губах, томных жестов, одним словом, полного стирания граней между полами, надругательства над самой жизнью, природой, окончательного разрушения и деградации мужского начала.

Данай, бедный Данай, который сейчас далеко отсюда смотрит в глаза смерти у стен Сиракуз, искренне любит свою сестру. А эти твари, здоровенный боров и два дохлых педераста, пришли, чтобы продать ее. Еще бы! Они уже давно потеряли счет своим долгам, а их запросы безграничны, и вот бедная худенькая некрасивая Хрис, на которую они привыкли смотреть как на вечную обузу, ибо никто из них не надеялся, не имел на то ни желания, ни возможности, когда-либо собрать для нее приданое, которое смогло бы возместить ей недостаток красоты и очарования, теперь вдруг сама предоставила им столь неожиданную добычу! Ну держись, метек, богатая скотина! Они выкачают из тебя все твое золото до последней капли!

Брим вышел вперед, огромный и угрожающий.

– Подобное попрание чести нашей семьи какой-то собакой-метеком, – начал он, но Аристон оборвал его на полуслове.

– Давай не будем зря сотрясать воздух, Брим! И уж тем более тратить время на обсуждение того, о чем ты не имеешь ни малейшего представления. Это Данай мог бы говорить о чести; но его здесь нет, он пересек все Ионическое море, чтобы лишний раз доказать это. Так что приступим прямо к делу. Итак, сколько?

– Метекская собака! – прорычал Брим. Аристон усмехнулся.

– Ты уже второй раз употребляешь это выражение, Брим. Впрочем, в нем нет ничего оскорбительного для меня, особенно когда я слышу его из твоих уст. Ибо собака – животное благородное, во всяком случае куда лучше свиньи. И даже трех свиней, вместе взятых. Так что веди себя потише. Насколько я понимаю, ты говоришь не только за себя, но и за этих двух дрожащих надушенных извращенцев, этих педерастов, минстчиков и средоточие всех отборных мерзостей, ибо в тебе еще осталось хоть что-то мужское. Но у меня нет времени на пустую болтовню. Ты пришел сюда, чтобы продать свою сестру, которую я был бы счастлив назвать своей госпожой и супругой, как простую наложницу, как порну, как товар! Учти, что подобным унижением она обязана вам, а не мне. Ну что ж, называй свою цену, тупая скотина! Сколько?

– Мой дорогой Аристон! – пропищал Пандор.

– Никакой я тебе не дорогой, Пандор. Если бы я был тираном в Афинах, я бы приказал кастрировать таких тварей, как ты, чтобы раз и навсегда обезвредить вас. Правда, боюсь, что в ТвОЕМ случае мне пришлось бы отсечь тебе не только член, но и голову, так как ты и без члена мог бы услаждать свою плоть, не так ли? А теперь довольно глупостей! Я вижу, Брим, что ты все еще надеешься запугать меня. Ну так протяни свою руку. Я не сержусь на тебя, но ты, видимо, не успокоишься до тех пор, пока не поймешь всю тщетность своих угроз. Протяни мне руку!

Брим поднес свою огромную правую руку к его лицу. Аристон с улыбкой поймал его запястье. В следующее мгновение Брим растянулся на полу. Он с ревом вскочил на ноги и бросился на своего противника. Это была его ошибка. С того самого дня, когда Аристон вырвался из бань Поликсена, он каждое утро, и летом, и зимой, проводил в палестре. Он находился в прекрасной форме; а регулярно тренируясь со своим тезкой Аристоном, чемпионом чемпионов, и с Автоликом, многократным победителем Панафинских, Истмий-ских и Олимпийских игр, он в совершенстве постиг искусство панкратеона, смертоносного сочетания кулачного боя и борьбы. Он легко мог убить Брима с помощью специальных ударов, известных лишь посвященным. Но это не входило в его планы; вместо этого он просто сделал шаг в сторону, его левый кулак глубоко погрузился в мягкий жир необъятного брюха Брима; затем, когда тот согнулся пополам, он выпрямил его ударом колена в подбородок и добил уже падающего противника, рубанув сзади по его бычьей шее ребром ладони, твердым, как тупое лезвие топора.

Аристон посмотрел на поверженного врага, распростертого у его ног. Затем он повернулся, чтобы позвонить в колокольчик, и стал дожидаться, с ухмылкой разглядывая Пандора и Халкодона, которые прижимались друг к другу, скуля от страха.

– Мой господин звал меня? – спросил появившийся слуга.

– Окати-ка водой вот это, – презрительно кивнул на Брима Аристон. – Судья уже здесь?

– Да, мой господин.

– Попроси его войти и засвидетельствовать сделку. Нет, погоди, пусть сначала Евризак и Пактол принесут весы. Потом прикажи служанкам помочь госпоже. Ну а судью введи в последнюю очередь, – распорядился Аристон.

Впоследствии слухи об этой необычной сделке разнеслись по всем Афинам; само собой разумеется, что ни сам астуном, ни слуги, присутствовавшие при ней, не стали держать язык за зубами. Итак, двое слуг внесли в зал огромные весы, вроде тех, что использовались в мастерских Аристона для взвешивания металлических слитков, а так-?/-е готовой продукции: мечей, наконечников копий, ножей, нагрудников, наголенников, щитов. За ними вошли еще четверо, сгибаясь под тяжестью огромных мешков. Затем двое слуг внесли на носилках Хрисею. Надутый и важный астуном, или окружной судья, вошел последним и сел на отведенное ему место.

Увидев отца и братьев, Хрисея вздрогнула; страх промелькнул в ее глазах. Халкодон и Пандор злобно смотрели на нее, так, как женщины обычно смотрят на удачливую соперницу – строго говоря, в глубине души они именно так себя и чувствовали; Брим же сидел на скамье, ошалело мотая головой, его мясистое лицо не выражало ничего, кроме тупого изумления, вода капала с его хитона на мраморный пол, и между его сандалиями уже образовалась изрядная лужа.

– Мой господин, – обратился Аристон к судье, – я прошу тебя засвидетельствовать торговую сделку. Эти благородные господа пришли сюда затем, чтобы продать мне свою сестру.

Хрисея громко ахнула.

– При сложившихся обстоятельствах они могли бы потребовать, чтобы я своей кровью искупил то, что они, будучи в неведении относительно некоторых фактов, которые я не намерен кому-либо сообщать, могли бы с определенными основаниями расценить как покушение на честь этой благородной дамы и, соответственно, их семьи. Но они предпочли этого не делать. Как видишь, они пришли без оружия, намереваясь поторговаться, повыгоднее продать то, что нельзя ни продать, ни купить, то, что для меня бесценно; любовь моей госпожи и право обладать ею, – то, что принадлежит ей, и только ей. Что же, да будет так! Но прежде всего я хочу заверить госпожу Хрисею, – продолжал Аристон, – что эта омерзительная сделка не имеет к ней никакого отношения. Я плачу только для того, чтобы навсегда избавиться от этих трех сикофантов; я клянусь, что никогда не унижу ее даже самой мыслью, что ее благосклонность, ее тело, ее любовь могут быть куплены за эти деньги. Если же, восстановив свои силы, она захочет покинуть мой кров, она сможет уйти, когда того пожелает. Печаль моя будет велика, но все это ни к чему ее не обяжет! – Он повернулся к ней и мягко сказал: – Хрис, любовь моя!

– Да, Аристон? – прошептала она.

– У тебя хватит сил встать на весы? Хрисея безмолвно покачала головой.

– Тогда положите ее на них прямо на носилках, – распорядился Аристон. Он повернулся к Пандору и его сыновьям и произнес спокойным размеренным голосом: – Я предлагаю вам столько серебра, сколько весит моя госпожа, за то, что вы никогда не ступите на порог моего дома, никогда больше не предъявите мне никаких претензий, а также за ваше торжественное обещание не чинить препятствий моему браку с госпожой Хрисеей после того, как я найду способ стать гражданином этого полиса. Ну как, согласны?

Они сидели и смотрели на него, не в силах вымолвить ни слова. Аристон кивнул слугам. Они развязали мешки и стали ссыпать серебряные мины на весы. Да, это были не драхмы, а мины, каждая стоимостью в сто драхм. Казалось, что глаза Брима вот-вот выскочат из орбит. А Халкодон вскочил на ноги и затанцевал вокруг Аристона.

– Согласны! – завизжал он, его тоненький голосок дрожал от возбуждения.

– Согласны! Согласны! Согласны!

– Ну а ты, Пандор? – осведомился Аристон. – Подумай, над сколькими беспомощными плачущими мальчиками-рабами сможешь ты надругаться с такими деньгами! А ты, Брим. Да ты сможешь купить все публичные дома Пи-рея, завсегдатаем которых являешься. Ну так что скажете, о благородные господа? Разве ваша честь не стоит этого серебра? Разве таких тварей, как вы, нельзя купить? Достаточно одного