– Отец говорит, Лико – чужеземка, из Аттики. Поэтому ее здесь так ненавидят. Я… я пыталась с ней подружиться, но она не захотела. Она… она меня презирает. Сама не знаю почему…

– Потому что ты очень хорошенькая, Меланиппа, – сказал Аристон.

Девушка удивленно округлила глаза.

– Меня зовут по-другому, – возразила она.

– Теперь уже нет, – ответил Аристон. – Я прозвал тебя так. Меланиппа, маленькая черная кобылка, самое очаровательное существо, созданное богами.

«Свинья! – мысленно обругал он сам себя. – Свинья, козел и еще кто-нибудь похуже! Прибегать к таким подлым, низким средствам – и все ради того, чтобы убежать?! Но ведь тут дело такое: либо ее невинность, либо моя жизнь! Что, по-вашему, важнее, о бессмертные боги?»

– Меня зовут Фрина, – чопорно заявила она. – И мне не нравится имя, которое ты мне дал, пленник. На кобылицах ездят мужчины. А я посвящена Артемиде, и ни один мужчина не дерзнет…

Девушка вдруг хлопнула себя по щекам, да так сильно, что это было слышно даже несмотря на звериный рев, которым периэки приветствовали Эпидавра, безжалостно лупцевавшего жену.

– О прости меня, божественный пленник! – прошептала она. – Я не знаю, что на меня нашло. Я никогда прежде не думала о таких пакостах. А теперь…

Аристон улыбнулся фрине. Он сделал это осторожно, не спеша. И улыбался долго-долго, пока не заболели губы. Впервые в жизни он намеренно воспользовался своей кра– сотой. Обычно Аристон о ней совсем не задумывался. Не далее как неделю назад Ипполит сокрушался о своем уродстве – кажется, над ним насмеялся какой-то юноша, вообще-то, и женщины, и мальчики всегда издевались над толстопузым Ипполитом, которому не везло в любви, – и Аристона тогда порядком позабавили дядюшкины завистливые причитания: Ипполит молил богов даровать ему красоту Аристона хотя бы на одну ночь. Но дядя мигом заставил его умолкнуть.

– Не смейся, щенок, зачатый в лощине! – воскликнул он. – В этом щекотливом виде спорта ты дашь мне сто очков вперед. Красота твоя столь необычайна, что ее можно назвать божественной. И действительно, никто не в состоянии доказать, что божественный Дионис не твой отец. Так ведь утверждает моя сестрица…

Аристон тогда улыбнулся дяде.

– А боги существуют? – спросил он.

– Нет. Но не болтай об этом каждому встречному и поперечному. Боги – серьезное подспорье в тонком искусстве морочить голову дуракам!

«Таким, как вот это нежное создание, – подумал Аристон. – Она вроде бы добрая девушка… и милая. Жалко, что приходится…»

Но он все равно продолжал ей улыбаться, продолжал, хотя в душе вдруг устыдился своего обмана.

– Отец не прав, – прошептала она. – Ты все-таки бог. Да, пленник? Ты, должно быть, златокудрый Аполлон, ведь твои волосы…

Слегка раздосадованный Аристон тряхнул головой. Да она так глупа – никакого терпения не хватит!

– Разве боги истекают кровью, – сердито фыркнул он, – или их могут связать веревкой обыкновенные люди? Не мели чепухи, Фрина. Я такой же человек, как и ты. И даже мог бы, наверно, в тебя влюбиться… если б мне удалось разглядеть твое лицо под слоем жуткой грязи.

– О! – воскликнула она. – Я мылась всего две недели назад и…

– В моем краю женщины моются каждый день, но дело не в этом. Послушай, Фрина, твои друзья не отличаются благородством. Если люди спокойно глядят, как мужчина избивает женщину до полусмерти, и даже пальцем не пошевелят…

– Он ее уже не бьет, – возразила Фрина. И оказалась права. Эпидавр перестал колотить супругу, а вместо этого наступил ей пяткой на лицо, к превеликому восторгу окружающих женщин. «Вероятно, потому, что она гораздо привлекательней остальных», – подумал Аристон.

– Как бы там ни было, вряд ли они отнесутся ко мне по-доброму, – сказал он, – когда сия олимпиада завершится и они займутся мной. Раз здесь забивают женщину до смерти за то, что она посмеялась над мужем, то можно себе представить, как обойдутся с вором, укравшим у них козленка.

– Думаю, они тебя убьют, – сказала Фрина. И тут же воскликнула: – О нет! Я им не позволю! Надо их как-то остановить, я…

Теперь Аристон улыбнулся ей довольно искренне. Ему вдруг пришла в голову ужасная, даже чудовищная мысль… Но ведь смерть еще чудовищней!

– Они могут меня убить, – спокойно произнес он, – но им не под силу удержать меня в Аиде. Владыка подземного царства тут же меня выпустит. Видишь ли, моя мать, конечно, смертная женщина, поэтому я истекаю кровью и не могу разорвать путы… Но мой отец – Дионис, и я унаследовал его способность возрождаться из мертвых. Ну а когда я воскресну, то сотру этих свиней с лица земли. Если только…

– Если что, мой господин? – выдохнула она.

– Если ты не спасешь меня, Меланиппа-Фрина, – сказал он. – Пойди принеси нож. Разрежь путы и…

– Но они… они убьют меня! – захныкала она.

– Я тебя защищу. Я… я тебя щедро вознагражу! Поверь, я сделаю тебя счастливейшей из женщин… Она посмотрела ему в глаза:

– Ты меня осчастливишь? Но как?

Он криво усмехнулся, издеваясь сам над собой. Совершенно неожиданно он почувствовал, что больше не может продолжать эту игру. Аристон явственно себе представил, на что будет похожа его жизнь, когда он никуда не сможет деться от воспоминаний о сегодняшней подлости. Поэтому он по-идиотски безрассудно отверг возможность оскорбить ее невинность (ибо она, разумеется, была девственницей). Однако, когда Аристон вновь заговорил, его голос зазвучал еще вкрадчивей. Он был подобен медленной, торжественной музыке, в которой тем не менее мелькали игривые, нежные нотки.

– Я подарю тебе дитя, моя любимая черная кобылка Меланиппа, – сказал Аристон. – А он будет бессмертен, он будет богом!

Девушка опять поднесла руки к щекам, словно желая остановить растекавшийся по ним румянец. Но услышать ее ответ и понять, какое впечатление произвел его жестокий замысел, Аристону не удалось, поскольку у Эпидавра внезапно иссяк то ли гнев, то ли силы – а может, и то и другое вместе, – и он оставил попытки забить до смерти свою удивительно выносливую Ликотею. И когда Фрина хлопнула себя по щекам – Аристон понял, что для нее это привычный жест, – хлопок привлек внимание ее отца. Деймус отвлекся от зрелища, которое быстро утрачивало привлекательность, ибо стало ясно, что Косматый не только не убьет жену, но даже не покалечит, и воззрился на дочь. Затем вцепился узловатой рукой в густые черные волосы Фрины и рывком заставил ее подняться с колен. А потом, по-прежнему не выпуская волос негодяйки, ударил ее по лицу.

– Клянусь Кипридой! – прорычал он. – Вы что, бесстыжие твари, совсем взбесились?

И бросил быстрый взгляд на толпу.

Гигант Панкрат выступил вперед и схватил Эпидавра за руки.

– Довольно, Косматый, – добродушно усмехнулся он. – Ты достаточно наказал свою жену. Не такая уж это страшная обида, чтобы забивать ее до смерти. Да и где ты найдешь вторую такую красотку? Отнеси ее домой, но возвращайся побыстрее. Нам еще нужно решить, что делать с этим светловолосым ублюдком.

Деймус в сердцах пихнул Фрину локтем. Он страшно боялся, что соплеменники заметят, как долго и доверительно его дочь беседовала с пленником. «Странно, – подумал юноша, – даже у таких козлов и обезьян существуют понятия чести и достоинства…»

– Убирайся отсюда, девка! – прошипел старик. – Клянусь самим Зевсом, ты меня позоришь!

Фрина повернулась и пошла прочь, горделиво выпрямив спину. Такой поступью, должно быть, ходили древние царицы Елена и Гекуба и…

На пороге убогой хижины, сложенной из камней и глины, она обернулась и взглянула на юношу. И в ее глазах светилось что-то такое огромное и чистое, что, пока она смотрела на него, он боялся вздохнуть и пошевелиться.

И тогда он наконец понял, понял наверняка: может быть, мужчины его полиса правы, и женщины действительно лишь племенные кобылы, созданные для того, чтобы с ними безрадостно зачинать сыновей…