божественным тайнам, заключенным в еврейском имени Бога. Магия, связанная с христианскими ангельскими чинами, и кабала с ее ангельской магией, соединившись вместе, сделали связь между герметическим культом космоса и религией практически неразрывной. У Кампанеллы я почти не нахожу следов связи с кабалистической ветвью ренессансной магии. Рассуждение о чинах Псевдо-Дионисия в 'Метафизике' не содержит ни одного упоминания о сефирот: между тем в классической схеме 'магия плюс кабала' они должны рассматриваться вместе с чинами (как на диаграмме Фладда, илл. 7а). А по меньшей мере в одном пассаже я нашла у Кампанеллы осуждение кабалистического мистицизма[39]. Эти наблюдения подтверждают выводы Уокера о том, что Кампанелла не верил в кабалистическую схему Франческо Джордже[40]. Можно сопоставить это негативное отношение к кабале с нашими заключениями относительно Джордано Бруно, который, хотя и подвергся определенному влиянию кабалы, отводил ей роль второстепенную – при первенстве герметизма и египтянства.
Свою глубокую веру в герметический культ космоса Кампанелла положил в основу детально разработанной теологической системы. Здесь он расходится с Бруно, который занимался не теологией, а лишь 'природой', хотя и полагал, что естественная религия может стать основой для реформы католицизма.
Досконально изучив тома 'Теологии' Кампанеллы, мы придем к более ясному пониманию его естественного богословия. Одни только названия некоторых томов – например, 'Магия и благодать' ('Magia e Grazia')[41] – достаточно показательны. Как и следовало ожидать, религиозный герметизм играет в богословской системе Кампанеллы очень важную роль. В сочинении 'О святой Монотриаде' ('De Sancta Monotriade') Кампанелла утверждает, что Трисмегист, бывший царем Египта, говорил почти обо всех христианских таинствах[42]. Он знал, что Бог есть Троица; что Бог сотворил мир Словом, воскликнув: 'Множьтесь и произрастайте, все мои творения' ('Germinate et pullulate, omnia opera mea'), – точно как Бог говорит 'Плодитесь и размножайтесь' ('Crescite et multiplicamini') в Книге Бытия[43]. Кампанелла дает цитату из 'Поймандра' в переводе Фичино[44], приводя ту же параллель с Моисеем, которую Фичино приводит в своем комментарии [45]. Одного этого примера должно быть достаточно, чтобы продемонстрировать, что Кампанелла находится во власти идей религиозного герметизма, что для него, как и для Фичино, Трисмегист, исполненный благочестия и предвосхищающий христианские таинства, – почти христианин, что освящает и оправдывает его магию.
Выше на страницах того же трактата Кампанелла делает очень знаменательные замечания. Фома Аквинский, говорит он, учит, что не существует естественных путей к постижению Троицы, ибо она не отражена в творении. Однако св. Фома 'не читал ни платоников, ни Трисмегиста: их труды в его время не были еще переведены на латынь'[46]. Из этого следует, что томистская теология требует пересмотра в свете учений платоников и Трисмегиста. И мне кажется, что именно этим и собирался Кампанелла заняться в тюрьме: воспользовавшись своей доминиканской теологической подготовкой, произвести на свет переработанную 'Сумму теологии', опираясь на платоников и Трисмегиста, разработать более 'естественную' теологию Троицы, более 'естественную' христологию и более 'естественное' понимание таинств, согласно которому благодать есть разновидность божественной магии, естественным образом продолжающей естественную магию. Философия, сопутствующая этой новой теологии, будет уже, конечно, не схоластическим аристотелианством, но анимистической философией Возрождения, содержащей магическую интерпретацию природы.
У нас нет возможности проследить за развитием этой потрясающей идеи Кампанеллы: такое исследование потребовало бы целой книги или даже нескольких книг. Ведь теологию Кампанеллы необходимо включить в контекст истории ренессансного томизма, которая пока еще не написана. Историю эту надо было бы начать с Фичино и его изощренных попыток взять Фому Аквинского в союзники в деле защиты употребления талисманов. Эти попытки покажутся менее странными, если принять во внимание, что, как отметил Уокер, кардинал Кайетано в комментариях к своему изданию трудов Аквината, вышедшему в 1570 году, отстаивает законность талисманов[47]. Кампанелла пользовался изданием Кайетано, поскольку он апеллирует к нему, защищая астральную магию[48]. (Попытка представить сторонником магии другого выдающегося доминиканца, Альберта Великого, была куда менее затруднительной, поскольку Альберт, вероятно, был магом.) Существовал особый ренессансный томизм, который сегодняшние томисты предали бы анафеме, и теология Кампанеллы (не опубликованная и не дозволенная при его жизни) была его кульминацией. Его 'Теология' претендовала на роль новой доминиканской 'Суммы', призванной обеспечить теологическую базу для ренессансной магии как контрреформационной силы.
В тех многочисленных сочинениях, где Кампанелла выступает как натурфилософ, каким всегда оставался Бруно, он учит, что космос – живой и чувствующий организм, и с этим анимизмом, или панпсихизмом, он соотносит свою магию. Принято считать, что на Кампанеллу прежде всего повлияли две системы взглядов: анимистическая философия Телезия, где главный движущий принцип – противоположность тепла и холода, и система Джованни Баттиста Порта, где магия организована в науку[49]. Нет никакого сомнения, что на Кампанеллу действительно оказали сильное влияние оба эти южноитальянские мыслители-современники. Но две цитаты, которые мы приведем ниже, покажут, что сам Кампанелла считал эти влияния второстепенными и в конечном счете производными от исходного влияния герметизма на его мировоззрение. В первой книге 'Теологии' Кампанелла так говорит о живом мире:
… docet Virgilius, Lucanus et poetae omnes, et Platonici mundum esse animal, quod Trismegistus apprime docet…Propterea contendit Trismegistus non esse mortem, sed transmutationem, quam vocat manifestationem et occultationem. Nos quoque asserimus non esse mortem, nisi detur annihilatio calons et frigoris et sensu illorum.
[Вергилий, Лукиан и вообще все поэты и платоники учат, что мир – живое существо, чему учит прежде всего Трисмегист… Поэтому Трисмегист утверждает, что смерти нет, а есть изменение, которое он называет выявлением и сокрытием. И я утверждаю, что смерти нет, если не признать уничтожения тепла и холода и их ощущения.][50]
Тому, что мир представляет собой 'живое существо', 'первым начал учить Трисмегист', – говорит Кампанелла и приводит цитату из Герметического свода XII о том, что смерти нет – есть лишь изменение. Затем он дополняет это положение телезианской теорией о тепле и холоде. Но главный принцип анимизма впервые был высказан Трисмегистом. Поэтому я бы сказала, что, подобно анимизму Бруно, имеющему, как мы показали в одной из предыдущих глав на примере того же самого пассажа из Герметического свода[51], герметические корни, – анимизм Кампанеллы тоже восходит к герметике, хотя и дополняет ее элементами телезианства. Этот пассаж представляет собой исключительно важное подтверждение истинности нашей гипотезы: ренессансный анимизм в конечном счете вырастает из герметизма. Конечно, он обращается также и к учениям Платона и платоников, Вергилия и прочих, как здесь. Но именно Трисмегист – и живший намного раньше, чем они, и впервые сказавший, что мир – живое существо, – придал теории всеобщей одушевленности, составляющей основу магии, огромный авторитет.
Чтобы разобраться с влиянием магии Порты на Кампанеллу, приведем слова из сочинения 'О смысле вещей и о магии' ('Del senso delle cose e della magia'), которые следуют непосредственно за несколькими страницами, посвященными усовершенствованиям магической науки, предложенным Портой:
Trismegisto sapientissimo dice che l'uomo и un miracolo del mondo e piu nobile delli Dei о eguale, e che pero abbia potesta tanta nel suo senno che puo far Dei di marmo e di bronzo e dargli anima sotto a certe costellazioni e
