неловко. Я отошел и сел на скамейку рядом с несколькими мрачными пациентами, дожидающимися своей очереди. Дядя Сандро продолжал прислушиваться к тому, что происходит в кабинете. На него никто не обращал внимания.

Я смотрел в глубину коридора, где время от времени появлялись сестры и врачи в белых халатах, и у каждого в руке были какие-то бумаги или журналы с историями болезней. Я боялся, что кто-нибудь из них подойдет к директорскому кабинету. Но никто не подошел и не обратил внимания на дядю Сандро. Каждый был занят своим делом.

Наконец дядя Сандро оторвался от двери и подошел ко мне.

– Про тебя говорил, – кивнул он в сторону кабинета.

– Про меня? – переспросил я, почему-то уверенный, что это не сулит мне ничего хорошего.

– Спрашивал у кого-то по телефону, – объяснил дядя Сандро, – тот ему сказал, что ты некрепко сидишь на месте.

– Почему? – спросил я, хотя и сам знал почему.

– Они подозревают, что ты донес Москве про козлотура, – сказал дядя Сандро и с любопытством заглянул мне в глаза. – Они говорят, что редактор только и думает, как от тебя избавиться.

Настроение у меня испортилось. Этот подлый слух начал мне надоедать. Главное, почему надо было доносить, когда материалы о козлотуре печатались в местной прессе, и даже один из них был перепечатан в Москве?

Дверь директорского кабинета открылась, и оттуда вышел человек, который сидел спиной к нам. Он тоже держал в руке толстый журнал. Проходя мимо, он мельком как-то нехорошо взглянул на меня, словно знал обо мне какую-то неприятную тайну.

– Пригрози фельетоном, – шепнул дядя Сандро, когда мы входили в кабинет.

– Пожалуйста, присядьте, – сказал директор, кивнув на стулья. В тоне его была доброжелательность человека, который уверен в своих картах.

Мы продолжали стоять.

– Я уже говорил товарищу Сандро, – продолжал он, – мы не виноваты, что так получилось. В этом квартале нам отказали в материале..

Он развел руками в том смысле, что обстоятельства сильнее наших добрых намерений.

– Но в какое положение вы поставили женщину, – сказал я, – вы ей сточили зубы, она не может ни есть, ни говорить…

– Я же говорил товарищу Сандро, – сказал он, энергично взмахнув рукой в сторону дяди Сандро, – мы ей можем вставить металлические коронки, кстати, это и прочней и гигиеничней…

Я повернулся к дяде Сандро.

– Что ж, моя жена, – сказал он, – как ведьма, будет ходить с железной челюстью?

– Это предрассудок, товарищ Сандро, – бодро склонился директор в сторону дяди Сандро, – металлические коронки старой женщине больше к лицу.

– Вот и вставь своей, – сказал дядя Сандро.

– Товарищ Сандро, прошу не грубить, – он выставил ладони, словно щитки, на которых написан размер наказания за грубость.

– Как моей – так можно, а как твоей – так грубить!

– Ваша жена – наш пациент. А моя жена тут ни при чем, – он опустил щитки ладоней на стол, но зато в голосе его появился металл. Может быть, тот прочный, гигиенический, из которого делают коронки.

– Ты же мне сам говорил, что вместо четырех надо шесть, а теперь ни одного?

– Я же вам говорил, – снова начал он, – нам недодают золото, потому что в стране валюты не хватает…

Он выпучил глаза и замер, как бы удивляясь, что вместо того, чтобы поскорбеть вместе с ним по поводу нехватки валюты, дядя Сандро еще требует у него золото.

Мы вышли.

– Надо было пригрозить фельетоном, – сказал дядя Сандро, когда мы проходили по коридору, – да, видно, от тебя толку никогда не будет. Придется опять моего Тенго просить…

Мы вышли из поликлиники и подошли к тете Кате, которая так и стояла в тени платана, прикрыв рот концом черного платка.

– Ну и что сказал? – спросила она сквозь платок голосом человека и не ожидающего ничего хорошего.

– То же, что и говорил, – ответил дядя Сандро, – этот бедолага не то чтобы нам помочь, сам, оказывается, еле держится… Сейчас съезжу к Тензигу

– он им покажет… А ты никуда не уходи. Вон там сядь на скамейку и жди, – он кивнул на сквер через улицу, – если кто будет заговаривать, не отвечай, притворись немой.

Дядя Сандро повернулся и, не прощаясь со мной, решительно отправился в сторону автобусной остановки. Мне было неприятно за свое бездарное участие в этом деле и жалко тетю Катю, так и оставшуюся стоять со ртом, прикрытым концом черного платка.

– Иди, сынок, – проговорила она сквозь платок, – что ж делать… И тебя потревожили…

Понурившись, я пошел к себе в редакцию. Перед самым концом рабочего дня ко мне вошел дядя Сандро.

– Выйдем, – сказал он властным тоном человека, который одаривает вас жизненным уроком. Я поплелся за ним.

Мы спустились вниз. Тетя Катя стояла возле редакции. Она все еще прикрывала рот концом платка, но теперь она это делала совсем по-другому. Так девушка, впервые накрасившая губы, прикрывает их от знакомых.

– А ну, улыбнись! – сказал дядя Сандро, подходя к ней.

– Отстань! – сказала тетя Катя, стараясь скрыть смущение и не решаясь отодвинуть от губ конец платка.

– Совсем поглупела? – строго сказал сверху дядя Сандро.

– Ну, что тебе? – сказала тетя Катя и, отодвинув платок, смущенно улыбнулась золотом зубов, – кажется, вроде все смотрят мне в рот.

– Ну, что? – обернулся ко мне дядя Сандро. – Хорошо подковали мою старушку?

– Замечательно, – сказал я, глядя, как тетя Катя, снова приподняв платок, осторожно спрятала в него свое золото.

– Теперь понимаешь, что за человек мой Тенго?

– Но где он взял золото? – спросил я.

– Ха! – воскликнул презрительно дядя Сандро. – Где он взял? Да ты спроси, как было!

– Как было? – спросил я, и он мне рассказал, как было.

– Когда мы на мотоцикле с грохотом подкатили к этой поликлинике, все окна распахнулись, и они поняли – дело плохо. Тенгиз не выключил свою машину, и мы прошли внутрь. Пока шли по коридору, двери приоткрывались и оттуда тоже высовывались эти жулики, и только мы поравняемся – как двери под взглядом Тенгиза хлоп! хлоп! хлоп!

Тенгиз распахивает дверь директорского кабинета – никого. Успел сбежать. Теперь я спрашиваю: что бы ты делал на месте Тенго? Ты бы, как нищий пенсионер, стоял бы в дверях и ждал, пока он вернется. Что сделал Тенгиз? Тенгиз вошел в кабинет и сел на директорское место. Только сел, зазвонил телефон. Берет трубку. «Алло», – говорит и смотрит на меня. Тот, видно, спросил, кто говорит.

– Тенгиз говорит, – отвечает, – начальник автоинспекции приморской дороги.

Тот, видно, спрашивает, где, мол, директор.

– Директор в бегах, – говорит, – как раз мы его ищем. Есть подозрение, что сбежал с казенным золотом. Дороги перекрыты.

Тот, видно, испугался и, ничего не ответив Тенгизу, положил трубку. А Тенгиз спокойно набирает номер и разговаривает со своими знакомыми. И что же ты думаешь? Через пять минут директор, как побитая собака, входит к себе в кабинет, а Тенгиз (ах ты, мой Тенго!) продолжает говорить по телефону, только теперь не на меня смотрит, а на директора. Рукой показывает ему – садись! – но тот не садится,