– Я буду жаловаться в Политбюро! Я буду жаловаться в Политбюро!

Тут товарищ Сталин нагнулся и вытянул руку, чтобы достать лосося, который зацепился за камень у маленького переката Но рука его не дотянулась, он сделал еще один шаг и набрал воду в сапог. Тогда он махнул в последний раз своей усыхающей рукой, мол, незачем кричать, когда я набрал уже полный сапог воды, сделал еще один шаг и, промокнув до самых карманов маршальского галифе, ухватил лосося, приподнял его, повернулся и, с улыбкой держа его на руках, ну, совсем как на портрете девочку Мамлакат, вытащил его из воды и отдал подбежавшим людям.

…В этом месте дядя Сандро был вынужден приостановить свой рассказ, потому что некоторые из гостей решительно забыли, о какой Мамлакат он говорит, тогда как другие, наоборот, стали говорить, что хорошо помнят эту фотографию маленькой сборщицы хлопка, обнимающей товарища Сталина, потому что перед войной эта фотография в сильно увеличенном виде повсюду висела.

Тут некоторые из слушателей, поняв что к чему, вспомнили свою давнюю обиду на товарища Сталина, что он тогда взял на руки эту совсем даже не красивую среднеазиатскую девочку, тогда как мог взять на руки какую-нибудь из наших маленьких сборщиц чая, хорошеньких, как куколки. Но почему-то не захотел. Другие тут же вступили с ними в спор, оправдывая вождя тем, что тогда для политики надо было взять на руки именно среднеазиатскую девочку, чтобы индусы это заметили и подумали о себе.

Дядя Сандро снисходительно выслушал все эти точки зрения и продолжал свой рассказ.

– Одним словом, – продолжал он, – не успел Большеусый выйти на берег, как к нему бросились Поскребышев, кремлевский врач и начальник охраны, неся на руках полотенце, запасные кальсоны, запасные галифе, сапоги и всякую мелочь из одежды, которую не упомнишь.

Они окружили его и увели к машине, а дядя Сандро взял свои брюки, носки и туфли и пошел вверх по течению, где метрах в пятидесяти виднелись заросли ежевики.

Он зашел в эти заросли, снял кальсоны и начал их выжимать, как вдруг услышал, что в глубине кустов что-то шевельнулось. Дядя Сандро испугался, думая, что это может быть шальной медведь и ему придется бежать от него в голом виде, что было бы для него как для абхазца большим позором.

– Хейт! – крикнул он, думая, что, если это птица – вспорхнет, а если зверь – выбежит.

– Не бойся, охрана! – вдруг раздался голос в кустах.

Тут дяде Сандро стало опять не по себе, потому что ему, как абхазцу, было очень стыдно показываться в голом виде даже перед охранником. Он повернулся спиной на этот голос и, удивляясь про себя, сколько их повсюду понатыкано, стал надевать свои влажные кальсоны. Только просунул ногу в штанину, как раздались шаги со стороны привала. Кто-то подошел к кустам и остановился.

– Где здесь товарищ Сандро? – спросил голос.

– Да вы что, с ума посходили, – крикнул дядя Сандро, – дайте человеку одеться!

– Вам кальсоны в подарок от товарища Сталина, – сказал человек, и дядя Сандро, вынув ногу, вдетую в кальсоны, и прикрывшись ими же, выглянул из-за кустов. Там стоял молодой парень из охраны и держал в руке шерстяные кальсоны серого цвета.

– Сталинские? – спросил дядя Сандро.

– Да, – сказал охранник, – можете надевать. Дядя Сандро взял в руки кальсоны, подивился их пушиной легкости и, забыв поблагодарить удалившегося охранника, стал их надевать, чувствуя необыкновенную легкость и теплоту шерсти.

– Можете думать, что хотите, но в эту минуту решилась судьба абхазцев,

– вдруг сказал дядя Сандро и оглядел притихшие столы.

Тенгиз усмехнулся и, не подымая головы, продолжал работать над своей костью.

– Это еще чего? – спросил Тенгиз из своего угла.

– А вы знаете, что в это время готовые эшелоны стояли в Эшерах и в Келасури? – спросил дядя Сандро.

– Знаем, – сказал молодой завмаг, – когда я слушал дело Рухадзе…

– При чем тут дело Рухадзе? – поднял Тенгиз голову над своей костью и строго посмотрел на завмага.

Завмаг смущенно замолк. Он был один из соседей дяди Сандро, и магазин, в котором он работал, находился прямо у выезда на шоссе под холмом, где жил дядя Сандро. После ареста Берии, когда в Тбилиси проходил процесс над начальником НКВД Грузии, он, будучи в Тбилиси, попал на один день в театр, где проходил процесс. Видно, друзья по блату устроили ему однодневный пропуск. С тех пор он к месту и не к месту вспоминал об этом.

– Эшелоны стояли в Очемчирах и в Тамышах, – добавил кто-то.

– Вы знаете, конечно, что нас собирались выселить из Абхазии, как выселили многие другие народы? – сказал дядя Сандро, важно оглядывая столы.

– Говорят, правда, – раздалось со всех сторон.

– Тенгиз должен знать, – сказал один из гостей, – он же тогда в системе работал.

– Во-первых, не знаю, – сказал Тенгиз, подымая голову и многозначительно оглядывая столы, – а, во-вторых, даже если бы и знал, не имел бы права говорить.

– Ты смотри как строго! – удивился кто-то.

– Тенгиз, – раздалось с другого конца стола, – я не пойму, ты в системе находишься или вышел из системы?

– Я давно уже вышел из системы. Я в автоинспекции, – ответил Тенгиз.

– Знаю. Но я думал, что так легко из системы не отпускают.

– Меня отпустили, – сказал Тенгиз достойно, показывая, что он это он, но распространяться по этому поводу незачем.

– Дядя Сандро, – спросил молодой завмаг, – как все-таки это связано

– кальсоны вождя и выселение абхазцев?

– Что вы его слушаете, – сказала тетя Катя, – он и сам сядет на старости лет за свой язык и вас еще прихватит с собой…

– Через этот подарок, – сказал дядя Сандро, переждав тетю Катю, как некий стихийный шум, – он хотел показать, что выселение абхазцев отменяет… То ли я ему сильно понравился… то ли еще что. Прямо он не мог сказать, а так дал понять: живите спокойно, я вас трогать не буду.

– Это ты, Сандро, перехватил, – сказал скептик, – он мог и кальсоны подарить, и выслать.

– Точно, – добавил кто-то, – буйвол сам пашет и сам топчет!

– Ты лучше рассказывай дальше, – сказал Тенгиз, – зачем тебе Сталин подарил кальсоны, теперь мы никогда не узнаем…

Не вполне довольный тем, что его догадку никто не поддержал, дядя Сандро двинулся дальше, постепенно оживляясь в процессе рассказа.

…Одним словом, надев брюки, он вышел из-за кустов, держа в своих руках старые солдатские кальсоны, которые он еще во время войны выменял на корзину груш у бойца истребительного батальона.

Теперь ему эти старые кальсоны показались ужасными, и он стал стыдиться того, что осмеливался в них подходить к товарищу Сталину, одновременно пытаясь утешить себя тем, что они были в закатанном виде.

Дядя Сандро решил, что теперь они ему не нужны, да и подходить к костру со старыми кальсонами в руке было как-то неудобно Он огляделся и, заметив у ног большой камень, отодвинул его и подложил под него свернутые жгутом кальсоны.

– Что это ты там спрятал? – спросил у него Тенгиз по-абхазски, когда он подошел к остальным.

– Старые кальсоны, – ответил дядя Сандро, – а что?

– Здесь уже доложили, что ты там что-то спрятал, – сказал он ему строго и предупредил, чтобы он никогда таких вещей не делал.

По словам дяди Сандро, он сказал это так, как будто он, Сандро, собирался всю жизнь глушить рыбу для Сталина, а Сталин за это всю жизнь собирался дарить ему кальсоны, а дядя Сандро, приняв подарок, норовил бы тут же пристроить свои старые кальсоны под первый же подвернувшийся камень.

Гости посмеялись забавности этого предположения, а Тенгиз, доскабливая уже оголенную кость,