Родни, у которого были водительские права, заранее сговорился на ферме в Метчли, милях в двух по дороге, что возьмет на день машину напрокат. Он брал так машины регулярно, но на этот раз накануне поездки что-то там у владельцев сорвалось. Уладили все довольно легко – Родни сходил на ферму и нашел на завтра другую машину, – но интересно состояние Рут в те несколько часов, когда поездка была под вопросом.

До того момента она давала понять, что вся затея для нее что-то вроде шутки, что согласилась она, если уж на то пошло, ради Крисси, чтобы доставить ей удовольствие. Еще она много рассуждала о том, что после Хейлшема нам пора наконец воспользоваться свободой и что в любом случае она давно хотела поехать в Норфолк и «найти все, что мы потеряли». В общем, она всячески старалась показать, что к идее отыскания своего «возможного я» относится не очень серьезно.

В тот последний день перед поездкой я и Рут, помню, ходили прогуляться и потом вошли в кухню большого дома, где Фиона и еще несколько старожилов готовили в колоссальном количестве тушеное мясо. Фиона-то как раз и сказала нам, не отрываясь от стряпни, что машину дать не смогут: с фермы предупредить об этом приходил мальчик. Рут стояла чуть впереди меня, поэтому лица мне видно не было, но вся она точно окаменела. Потом, не говоря ни слова, она повернулась и, едва не задев меня, бросилась на улицу. Тут я мельком увидела ее лицо и поняла, как она расстроена. Фиона начала было: «Ох, я и понятия не имела…» – или что-то в этом роде, но я ее перебила: «Нет, Рут не из-за этого огорчена. Из-за другого, из-за того, что раньше случилось». Не самое удачное, но ничего лучшего я с ходу придумать не могла.

Потом, как я сказала, транспортная проблема разрешилась, и рано утром в полнейшей темноте мы впятером сели в побитый, но, в общем, вполне приличный «ровер». Разместились так: Крисси впереди с Родни, мы трое сзади. Это казалось естественным, никто даже особенно не раздумывал. Но всего через несколько минут, когда после темных извилистых дорожек началось нормальное шоссе, Рут, которая сидела посередине, наклонилась вперед, положила руки на спинку сиденья и принялась разговаривать со старожилами. При этом мы с Томми, сидевшие по бокам от нее, не слышали, что она говорит, и, находясь между нами, она мешала нам беседовать друг с другом и даже видеть друг друга. Иногда, в тех редких случаях, когда она откидывалась назад, я пыталась завязать разговор между нами троими, но Рут его не поддерживала и спустя некоторое время опять подавалась вперед и просовывала лицо между передними сиденьями.

Примерно через час, когда стало светать, мы остановились у большого пустого поля, чтобы размять ноги и позволить Родни справить нужду. Перепрыгнув канаву, несколько минут потоптались, потирая руки и глядя, как поднимается пар от нашего дыхания. В какой-то момент я увидела, что Рут отошла в сторонку и смотрит через поле на восходящее солнце. Я подошла к ней и предложила поменяться местами: ведь она хочет разговаривать только со старожилами, и возможность общаться по крайней мере с Крисси у нее останется, а я, чтобы скоротать дорогу, буду беседовать с Томми. Не успела я договорить, как Рут зашептала:

– И приспичило же тебе создавать проблемы именно теперь! Не могу этого понять. Зачем понадобилось мутить воду?

Тут она рывком повернула меня, чтобы мы обе стояли спиной к другим и им не видно было, что мы затеяли спор. Именно это, а не ее слова, вдруг заставило меня посмотреть на все ее глазами: я увидела, что она прилагает большие усилия, чтобы не только себя, но и всех нас выставить в правильном свете перед Крисси и Родни, – а я затеяла дурацкую сцену, которая грозит эти усилия перечеркнуть. Поняв все это, я коснулась ее плеча и вернулась к остальным. И когда садились в машину, я позаботилась, чтобы мы разместились в точности как раньше. Но теперь во время езды Рут большей частью молчала, откинувшись на спинку сиденья, и даже когда Крисси и Родни что-то спереди нам кричали, отвечала угрюмо и односложно.

Приморский город, однако, заметно поднял нам настроение. Мы приехали туда примерно ко времени ланча и оставили машину на стоянке у поля для мини-гольфа, где реяло множество флажков. День оказался солнечным и бодрящим, и мне помнится, в первый час нас обуял такой телячий восторг от пребывания на воле, что о цели поездки мы почти не вспоминали. Родни в какой-то момент не удержался и, взмахнув руками, издал несколько радостных возгласов; он шел впереди по дороге, которая неуклонно поднималась вверх мимо стоявших рядами жилых домов и отдельных магазинов, и уже по громадному небу чувствовалось, что мы приближаемся к морю.

Когда дошли до него, оказалось, что дорога дальше идет по кромке утеса. Первое впечатление было, что вниз, к песчаному берегу, спуск совершенно отвесный, но, перегнувшись через перила, можно было увидеть извилистые тропинки, ведущие по крутому склону скалы к самому морю.

Нам уже очень хотелось есть, и мы вошли в маленькое кафе, пристроившееся на вершине утеса как раз у начала одной из тропинок. В кафе в этот момент были только две пухлые женщины в фартуках, которые там работали. Они курили за одним из столиков, но, увидев нас, быстро поднялись и ушли на кухню, так что мы остались в помещении одни.

Столик выбрали самый дальний от входа, то есть расположенный ближе всего к морю, и, когда сели, возникло такое ощущение, словно висишь над водой. Сравнивать мне тогда было не с чем, но теперь я понимаю, что кафе было крохотное – всего три или четыре маленьких столика. Одно окно они оставили открытым – наверно, чтобы меньше чувствовались запахи жарки, – и время от времени в него влетал ветерок, от которого колыхались все рекламные объявления о выгодных предложениях. Одно из них, приколотое над стойкой, было написано цветными фломастерами, и в слове «ОГО!», с которого оно начиналось, каждое «О» было глазом со зрачком и ресницами. Сейчас я вижу подобное так часто, что не обращаю внимания, но тогда это было впервые, и я рассматривала надпись с восхищением, потом перехватила взгляд Рут, поняла, что она тоже в восторге, и мы обе расхохотались. Это был хороший, теплый момент, и казалось, что мы оставили позади то напряжение, которое возникло между нами в машине. Позже выяснилось, однако, что это был у меня и Рут последний такой момент за всю поездку.

С тех пор как мы приехали в город, насчет «возможных я» не было сказано ни слова, и я ждала, что мы, когда сядем, обсудим наконец этот вопрос как следует. Но едва приступили к сандвичам, Родни заговорил об их с Крисси старом приятеле Мартине, который уехал из Коттеджей в прошлом году и теперь жил где-то в этом городе. Крисси с энтузиазмом подхватила, и оба старожила стали наперебой вспоминать всевозможные уморительные штуки, которые этот Мартин откалывал. Мы мало что понимали, но Крисси и Родни – те веселились вовсю. Смеялись, переглядывались, и хотя они делали вид, будто это все для нас, ясно было, что они предаются воспоминаниям ради собственного удовольствия. Сейчас мне кажется, что запрет, который в Коттеджах лежал на очень многом из связанного с уехавшими, возможно, мешал им разговаривать о друге даже между собой, и только новая обстановка смогла раскрепостить их таким образом.

Я смеялась, когда смеялись они, – просто из вежливости. Томми, похоже, понимал еще меньше, чем я, и неуверенные смешки, которые он издавал, всякий раз немного опаздывали. А вот Рут хохотала вовсю и, какой бы эпизод с участием Мартина они ни стали припоминать, кивала со знающим видом. Один раз, когда Крисси сказала что-то уж совсем загадочное, – примерно: «А с джинсами-то он как – помнишь?» – Рут просто покатилась со смеху и махнула рукой в нашу сторону, мол: «Им, им теперь объясни, чтобы тоже повеселились». Я все это терпела, но, когда Крисси и Родни принялись рассуждать, идти нам или не идти к Мартину на квартиру, спросила наконец – может быть, чуть холодновато:

– Что, собственно, он здесь делает? Почему у него квартира?

Молчание; затем Рут с досадой вздохнула. Крисси наклонилась ко мне через стол и негромко, терпеливо, как втолковывают ребенку, сказала:

– Он помогает донорам. Что еще он, по-твоему, мог бы здесь делать? Он теперь полноценный помощник.

Все немножко поерзали на стульях, потом я говорю: