выдающийся человек, не прозрел обмана? Как он мог поверить такому субъекту?

Ушел корреспондент от Плеханова очень довольный беседой. Договорились, что он пришлет текст интервью Плеханову, чтобы тот мог его поправить. Георгий Валентинович в разговоре иногда очень резко говорил об эсерах, что, мол, большинство у них неврастеники и экзальтированные натуры. Он не хотел, чтобы такие выражения попали в печать.

Но через несколько дней по почте пришла бандероль с номером «Русского слова», где было опубликовано интервью с ним под громким названием «Карьера Азефа». Плеханов очень рассердился. Он написал письмо в редакцию «Русского слова», где высказал свое возмущение тем, что корреспондент не показал ему текста беседы: «И это обстоятельство привело к тому, что мой взгляд на упомянутое дело был изложен Вашим корреспондентом неудовлетворительно».

Далее Плеханов излагает свою точку зрения на роль подполья и террора в деятельности партии — «Из статьи г-на Троцкого можно заключить, будто я считаю появление азефов неизбежным плодом «подполья», но это не так. Младотурки тоже действовали в «атмосфере подполья», а между тем мы ничего не знаем о турецких азефах. В «подполье», как и везде, все зависит от обстоятельств. Да и самое существование подполья зависит от обстоятельств, которые необходимо устранить для того, чтобы получить нравственное и логическое право презирать «подпольную» деятельность. Но это мимоходом. Главное то, что в разное время и «подполью» история ставит разные задачи. Обстоятельства, при которых социалисты-революционеры нашего времени хотели воскресить деятельность партии «Народной воли», были неблагоприятны для «терроризма». На это не раз указывали антагонисты социалистов- революционеров — социал-демократы. И эти последние правы. Самые выдающиеся из тех лиц, которые вынуждены были действовать в «подполье», не симпатизировали «террору» и направлялись в совершенно другую сторону: именно в ту, которая была намечена социал-демократической программой. В ряды социалистов-революционеров шли в огромном большинстве случаев люди, хотя и полные самоотвержения, но, по своей крайней нервности, не способные к систематической работе и очень неопытные. Между ними не было и не могло быть лиц, подобных Желябову, А. Михайлову и другим народовольцам, так сказать, «первого призыва». И вот почему они могли быть обмануты Азефом, которому, конечно, не удалось бы обмануть Желябова и Михайлова. Ведь и Дегаев — этот Азеф народовольческого периода — начал свою печальную деятельность только тогда, когда народовольцы «первого призыва» сошли со сцены. Конечно, у социалистов-революционеров был Гершуни — человек действительно замечательный. Но пословица справедливо говорит, что один в поле не воин.

Короче, я думаю, что Азеф мог водить социалистов-революционеров за нос только потому, что они были слабы, а слабы они были потому, что главные силы подполья привлекала к себе социал- демократия».

Однако редакция «Русского слова» напечатала только одну фразу из письма Плеханова, где говорилось, что в изложение его мыслей «закрались некоторые важные неточности». И все. А само письмо Плеханова до настоящего времени никому не было известно.

Разрыв Плеханова с меньшевиками-ликвидаторами, его борьба за сохранение социал- демократической партии, за ее идейные основы сблизили его с большевиками.

29 марта 1910 года восстанавливаются личные контакты Ленина и Плеханова. Ленин пишет после пятилетнего перерыва письмо Плеханову:

Письмо из Парижа в Сан-Ремо шло не больше двух дней, значит, Георгий Валентинович получил его не позднее 31 марта. Он ответил сразу же, через день-два, но и это промедление ему казалось неоправданным, и он просит за него прощение: «Дорогой товарищ. Простите, что замедлил ответом: я был нездоров. Я тоже думаю, что единственным средством разрешения кризиса, переживаемого теперь нашей партией, является сближение между марксистами-меньшевиками и марксистами-большевиками. И я считаю, что мне с Вами надо лично переговорить. Но я нахожу, что наше свидание будет полезнее, если оно состоится несколько позже, когда лучше выяснится настроение обеих фракций. События идут теперь быстро, и время хорошо воспитывает людей. Меньшевики все более и более склоняются к отпору ликвидаторству. Мне хочется думать, что большевики, со своей стороны, склоняются не только к отпору анархо-синдикализму, но и к отказу от того чересчур прямолинейного отношения к легальным рабочим организациям, которые, между нами сказать, сильно способствовали успехам ликвидаторства.

А пока будем расчищать поле для взаимного сближения, каждый в своей сфере.

Преданный Вам Г. Плеханов» (4—I, 151–152).

Через несколько месяцев, в конце августа состоялась встреча Ленина и Плеханова перед конгрессом II Интернационала в Копенгагене. Эта встреча очень отличалась от сухих, официальных разговоров, которые они вынуждены были вести на предыдущем конгрессе в Штутгарте. Встретились они в Париже, куда специально приехал Плеханов, и обсудили состав делегации российских социал-демократов и их отношение к вопросам, стоящим на повестке дня.

В. И. Ленин возглавлял делегацию русских социал-демократов. Разовые пропускные билеты на имя Плеханова были заполнены Лениным.

Плеханов участвовал в работе комиссии по вопросу о профсоюзном единстве и международной пролетарской солидарности. Чешские сепаратисты требовали, чтобы из австрийских централизованных профсоюзов были выделены автономные чешские профсоюзы с центром в Праге. Против них выступили Плеханов и Ю. Мархлевский, которые обратили внимание на националистические тенденции в предложении чешских социалистов. Плеханов в своем выступлении подчеркнул, что вопрос о сплочении всех наций в рядах единого профсоюза имеет для многонациональной России особо важное значение.

Георгий Валентинович выступал на конгрессе и еще по ряду вопросов. Он был доволен своим основным докладом и писал жене 3 сентября 1910 года: «Вчера сделал доклад, хотя был сильно утомлен, но сошло хорошо, лучше в заключительном слове, чем в самом докладе, где приходилось не спорить, а излагать, что такой-то сказал то, а другой другое. Это не мой жанр. В общем, я очень доволен… А пригодилась-таки пролетариату моя штутгартская поправка».

В этом же письме Плеханов пишет: «Вчера мы обедали (т. е. вечером) с Гедом и другими представителями левого крыла Интернационала. Было и весело, и задушевно».

Очевидно, представители левого крыла Интернационала обедали вместе не один раз. Об этом свидетельствуют два любопытных документа.

Розалии Марковне Плехановой была отправлена открытка с видом Копенгагена. Она была написана 2 сентября. Текст, в котором делегаты конгресса приветствовали товарища Плеханову, был составлен на немецком языке, а подписан Жюлем Гедом, Анжеликой Балабановой и немецким социал-демократом Оскаром Коном. Внизу Плеханов приписал: «Привет с банкета марксистов. Г. П.»

На следующий день, 3 августа, после последнего заседания, в кафе опять собралась группа представителей левого крыла на конгрессе. Об этом свидетельствует другое письмо.

Делегат Болгарской социал-демократической партии, близкой к российским большевикам, Георгий Кирков послал своей жене, тоже революционерке, Тине Кирковой открытку следующего содержания: «Тина, марксисты, собравшиеся на ужин после конгресса, передают тебе поздравление. Твой Георгий». А внизу стояли подписи присутствующих: Жюль Гед, Роза Люксембург, Г. Плеханов, Карл Моор, Н. Ленин (В. И. Ленин часто подписывался с этим инициалом. — Авт.), И. Карский. В хорошем обществе проводил время Георгий Валентинович!

На конгрессе в Копенгагене произошло дальнейшее размежевание двух течений в рабочем социалистическом движении — революционного (левого) и оппортунистического (правого). Представители