уже не было, Дафи пребывала в мрачном настроении. Я почему-то беспокоился о старухе, поехал к ней, рассказал о нашей поездке, не упомянул, конечно, о том, что он считает ее умершей, сказал, что получил от него сведения о двоюродном брате отца Габриэля. Она вспомнила его. А, этот старый дурак. Попробуй, почему нет.

Назавтра в полдень я поехал в Иерусалим на поиски. На этот раз у меня был точный адрес. Но там жила другая семья. Мне сказали, что действительно жил тут старик, но три года тому назад он переехал к своей дочери в Рамат-Ган. Найти его нелегко, потому что его дочь с мужем за последние годы трижды сменили квартиру, переезжая каждый раз в более шикарную. В конце концов добрался я и до них. Старика не было дома. Он пошел в клуб для престарелых. Я долго ждал и тем временем беседовал с его внуками. Уже из разговора с ними я понял, что Габриэль ничего не сообщал им о себе. Но все-таки мне хотелось поговорить с ним. Наконец он пришел и очень обрадовался, узнав, что кто-то ждет его. Я начал выспрашивать… Он сразу отверг даже мысль о том, что бабушка жива. Мой рассказ о том, как она лишилась памяти, а потом вновь обрела ее, не переубедил его. Он стал спорить со мной, утверждая, что я что-то перепутал, он уверен, в сорок восьмом, еще до объявления об образовании государства, за несколько дней до этого, она умерла. Ему даже смутно припоминается, что он был на ее похоронах в осажденном Иерусалиме. Его уверенность невозможно было поколебать. Я сказал ему: «Хотите, я сейчас же отвезу вас к ней», но он истерически рассмеялся: «Нет, спасибо, в моем возрасте, да еще на ночь глядя, навещать мертвецов?»

Габриэля он помнил ребенком. Отец приводил его к ним, но потом их семья уехала в Венесуэлу. Может быть, они добрались только до Парижа, но собирались в Венесуэлу, где жила богатая ветвь семьи, обосновавшаяся там еще в середине прошлого века.

Он был очень приветлив со мной, не хотел расставаться, заставил меня вместе поужинать. Рассказал мне обо всей семье, о своих внуках.

Я расстался с ним очень поздно. И хотя все мои старания окончились ничем, во мне все больше росла уверенность, что Габриэль не погиб, что он жив и обретается где-то здесь, в стране. Рассказы об этой семье, с явными ее причудами, убедили меня в том, что, возможно, в словах старухи есть смысл и надо искать его по ночам. Я свернул с магистрали и продолжал свой путь по старым боковым дорогам, еду и смотрю по сторонам. Удивляюсь, что даже в этот поздний час движение здесь очень оживленное, ведь уже почти полночь. Вдруг вижу — на одном из перекрестков стоит маленькая машина. Капот поднят. Сердце мое сильно забилось. Я был уверен, что это маленький «мор-рис», который я ищу, но это был «остин», похожая модель тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Около машины крутился какой-то человек. Что-то в его силуэте показалось мне знакомым. Я сразу же остановился. Вышел посмотреть. Нет, это не Габриэль, у меня уже начинаются галлюцинации. Хотя возраст совпадает, да и вообще что-то в нем напоминало Габриэля. Все это усиливало во мне чувство, что Габриэль где-то недалеко, что он скитается, может быть, где-то здесь поблизости. Что именно здесь, на этих маленьких боковых дорогах, я смогу найти его в ночное время.

Я остановился около машины.

— Что случилось?

Мужчина сказал, что барахлит мотор, а он ничего в этом не понимает и вот уже три часа ждет вызванный тягач. Я заглядываю в мотор и говорю ему:

— Ну-ка заведи.

Но он смотрит на меня недоверчиво, моя большая борода вводит его в заблуждение.

— Ты вообще-то понимаешь что-нибудь в моторах?

— Немного… попробуй завести…

Он заводит. Бензин не поступает. Я вынимаю из кармана маленькую отвертку и разбираю карбюратор, прочищаю патрубок и освобождаю застрявший игольчатый клапан. Десять минут работы. Парень все время смотрит с беспокойством, боится, что я что-нибудь испорчу.

— Заведи теперь…

Машина легко заводится. Только и всего? Он рассыпается в благодарностях. По крайней мере сможет добраться до ближайшего гаража.

— Нет надобности, — говорю я ему, — все в порядке.

Полночь. Я стою возле него и все время осматриваюсь вокруг. Мимо беспрерывно мчатся машины. Я и не предполагал, что ночью такое большое движение. Он влезает в свой «остин», еще раз благодарит и уезжает. Мне и самому странно, что я починил ему машину так вот, бесплатно.

Я продолжаю свой путь, через десять километров снова натыкаюсь на машину, стоящую на обочине. На этот раз тягач. Наверно, тот самый, который должен был отбуксировать починенный мною «остин». Сам застрял. Я устал, но все-таки останавливаюсь.

Шофер спит на своем сиденье, укрывшись одеялом, я трясу его.

— Тебе нужна помощь?

Он просыпается, не может очухаться, тяжелый, неповоротливый человек, в волосах седина, лицо покрыто морщинами.

Да неважно, он подождет до утра. Бензин не поступает, хоть ты тресни. Какая-то бензоколонка тут загрязняет всем моторы.

— Ну-ка, я попробую.

— Ничего не выйдет.

— Что ты теряешь?

Он открывает капот. Я вожусь в темноте с грязным, запущенным мотором. Разбираю бензинный насос. Уже много лет не занимался такой работой.

А пока мы с ним беседуем. Он рассказывает о себе. Он сам из мошава [38] недалеко отсюда. После Шестидневной войны ему надоело обрабатывать землю, он сдал свой участок в аренду, купил тягач и теперь занимается тем, что буксирует по ночам застрявшие на дорогах машины. Работает на фирму по буксировке машин.

Но и это занятие ему опротивело. Он плохо видит, да и не понимает ничего в новых моторах. Даже и не пытается выяснить, в чем дело, а просто сразу же оттаскивает машину в гараж. И фирма уже выражала ему недовольство.

— И много по ночам работы?

— Хватает. Евреи разъезжают все время.

Он смотрит, как я прочищаю бензонасос, подбираю новый винт. Дает мне какие-то странные советы. Нельзя сказать, чтобы он имел ясное представление об устройстве машин.

— Скажи, тебе в последние месяцы не попадался светло-голубой «моррис», модель сорок седьмого года?

— Чего тут только нет: «моррисы», «вольво», «БМВ», «форды», «фольксвагены», «фиаты». Модели на все вкусы. Сколько ни увеличивают налоги, а на дорогах все больше машин.

— Но маленький светло-голубой «моррис»…

— И «моррис», и всякие другие. Он плохо соображал спросонья.

Я завел его тягач. Он был в восторге. Сможет теперь вернуться и поспать дома. Может, я хочу немного подработать, он будет давать мне определенный процент.

Я улыбнулся, эта идея развеселила меня.

— Нет, но я мог бы купить у тебя твой тягач.

— Купить?

— Да. Для чего тебе в твоем возрасте крутиться ночью по дорогам?

Он почесывает в голове.

— Сколько дашь?

— Пригони его завтра ко мне в гараж, и договоримся.

Назавтра в полдень Эрлих говорит мне:

— Ты что, звал кого-то, чтобы он продал тебе тягач?

Я вышел к нему. Он стоял там, низкорослый, плотный старик крестьянин, около своего тягача. Я вспомнил отца, тот же акцент, тот же говор. Он смотрел, пораженный и удивленный, на огромный гараж, на несколько десятков рабочих.

— Это все твое?