Дрожа от страдания и гнева, Флоренс, удивленная таким поворотом, вылила на Дези поток обвинений.
– Тогда почему ты делала такую прическу? Почему пела для него? Почему соблазняла его?
– Со-блаз-ня-ла? – Это слово шокировало даже Дези, которая любила блеснуть изощренными словечками. – Но я никогда не делала этого! Я только рассказывала ему и развлекала, как любого другого.
– Ты подразумеваешь любого мужчину? Зачем ты укладывала волосы?
– О, ты все время говоришь об этом. Я просто позабавилась. У меня отвращение к школьному стилю. Я гораздо старше, чтобы выглядеть как школьница. И ты тоже оделась и знаешь, что я не выношу оставаться незамеченной, никогда. Ты и Эдвин всегда были старше меня. Я ненавижу быть младшей.
– Но ты не была такой маленькой, чтобы флиртовать с Дес… с капитаном Филдингом. Я наблюдала за тобой. В музыкальной комнате, в саду. Здесь, в этом доме, пользовались зеркальной комнатой для флирта, ты знаешь? Это было бы настоящее место для вас двоих.
Из окна Флоренс видела, что багряник[14] в цвету, розовые бутоны горят, как огонь, а напротив него – обнаженные ветки. И вдохновенный голос шепчет ей: «Ты Иуда»!
– Фло! – голос Дези прервался. – У тебя ужасный взгляд. Я никогда не видела, чтобы ты так на меня смотрела, и думаю…
– Что ты думаешь?
– Что ты любишь меня.
– Да, так и было. Прежде.
Дези прижала руки к глазам. Она слегка задыхалась, громко рыдая.
– Я ничего не могу поделать, если кто-нибудь любит меня!
– Почему ты такая жадная на любовь? Кто-нибудь любит тебя?
– Нет, они нет. Мама никогда не любила.
– Конечно, она любила. Не будь такой лицемеркой.
– Я не лицемерка. Это несправедливо.
– Хорошо, ты прелестная избалованная девочка. Тебя баловал каждый, с тех пор как тебя украли, когда ты была еще младенцем. Видишь, даже та женщина хотела иметь тебя, хотела смотреть на тебя. Мама сказала, что эта женщина наблюдала за коляской в итальянском саду еще до того, как ты родилась, и она думает, что это сделало тебя тщеславной. Я просто уверена, что ты обыкновенная эгоистка, но у тебя еще есть время подумать, какой вред ты можешь принести в случае своего бездумного поведения.
– О Фло, дорогая! – плакала Дези навзрыд. – Ты говоришь так, будто я сломала твою жизнь.
– Конечно, сломала. – Голос Флоренс был ровным и холодным. – Ты даже не знаешь об этом?
Беатрис тоже вспомнила зеркальную комнату, когда шла в библиотеку искать Уильяма. Ее мысли были исключительно о Флоренс. «Можно отгонять свои думы, сидя у себя в комнате, но изменить дефекты человеческого характера, повторяющиеся в потомстве, не в наших силах», – думала Беатрис.
Этот дом был превращен в музей, размышляла она с нехарактерной для нее нетерпимостью. Здесь были дорогостоящие нелепые солдатики из мейсенского фарфора, принадлежащие Эдвину, купленные, чтобы пополнить уже и так огромную коллекцию игрушек. Для чего они были, эти жалкие игрушки, недостающие солдатики? Почему она должна платить за них? В будущем Эдвин, который получает теперь жалованье, должен сам оплачивать свои причуды.
Очаровательная маленькая картина Гарди, которую Уильям купил на следующий день после других предметов. Она выглядела восхитительно. Уильям всегда находил прекрасные вещи. У него был такой хороший вкус. И это было правильно, что он пополнял коллекции Овертон Хауза. Ей нравилось это, и она с удовольствием сама дарила ему деньги, наблюдая, какое удовольствие он получает в случае, когда выбор воодушевляет его.
Однако сегодня Уильям, будучи поглощен разбором ящичков с бабочками, внезапно стал раздраженным и встревоженным. Он усомнился в своих сокровищах. Бабочки мертвые, картины мертвые, фарфоровые солдатики Эдвина никогда не будут поднимать руки и стрелять из своих мушкетов… Неправильно становиться владельцем неодушевленных предметов. Это означает бегство от жизни и недостаток счастья.
«Возможно, в бездумном поведении Дези есть и его заслуга, – думала Беатрис, – его решительные взрывчатые поступки. Она сама была лишь призраком на его пути».
Уильям даже не понял, о чем Беатрис говорит, когда она порывисто ворвалась в библиотеку.
– Я уверена, что в доме есть еще одна женщина.
– Какая женщина, моя дорогая?
– Мэри Медуэй, кто же еще?!
Она несколько раз с ненавистью произнесла это имя. Казалось, Уильяму в равной степени неприятно было его слышать. Наступила тишина, его глаза перехватили ее опустошенный взгляд. А она распознала его привычную оборону – умалчивать, что он еще чувствует боль, даже после стольких лет, прошедших после смерти Мэри.
– Если ты имеешь в виду Дези, то так и говори – Дези.
Пробудившаяся в Беатрис боль тоже разъедала ее.
– Мне кажется, что снова приходит ее мать. Она разрушила счастье Флоренс!
Уильям заботливо посадил бабочек обратно на булавки. Сияющая бабочка-орел распростерла крылья, когда-то она тянулась к солнцу, а сейчас вся пыльная. Уильям не посмотрел на Беатрис еще раз.
