Они не искали компании друг друга. Достаточно было вынужденного соседства во время еды. Бесконечно текущие недели оказались не так мучительны, как скука. Беатрис не могла поддерживать в себе ненависть к этому несчастному существу. Она по своей натуре не была мстительной. Девушка совершила трагическую ошибку и сейчас расплачивается за нее наилучшим образом. Она была еще и честная, поскольку не написала ни одного письма и никто не приходил к ней.
Когда разбирали почту, которая адресовалась миссис Овертон, ее отдавали в руки Медуэй (псевдомиссис Овертон), как было положено, а мисс Медуэй немедленно шла в комнату Беатрис и затем незаметно исчезала, оставив ее мирно читать письма. Она твердо придерживалась отведенной ей роли в этой сделке, чем заслужила уважение Беатрис.
Но все же что заставило Уильяма полюбить эту нежную, тихую девушку, Уильяма, который всегда восхищался эффектными, оживленными, остроумными женщинами? Этот мучительный вопрос изводил Беатрис. Порой ей казалось, что мисс Медуэй смотрит на нее с сожалением. Конечно, это ей только казалось, с надеждой убеждала себя Беатрис, иначе их натянутые разговоры за обедом и ленчем совсем прекратились бы.
Жалеть надо было Мэри Медуэй. Это ее бросил Уильям.
Как сделать, чтобы время проходило быстрее? Беатрис читала книги, писала многочисленные письма и размышляла о планах, касающихся магазина «Боннингтон». Однажды Беатрис наняла «карроцца»[10] отвезти ее в Комо посетить фабрику шелка, который был дорогим, но превосходным по качеству; тот, что она покупала у фирмы «Макклесфилд» в Дербишире, был хуже. Имелись здесь и кожаные товары, и обувь, которую тоже выгодно ввозить. А разве департамент иностранной торговли снабжает их товарами высшего качества, ввезенными из других стран? Понимают ли там необходимость стимулировать торговлю? Надо написать об этом Адаму. Это большое упущение для магазина, надо осуществить пришедшую ей в голову идею. Думать о магазине стало просто необходимостью для нее, вроде как наркотик для наркомана.
Прошла ночь. Бизнес целиком занимал ее мысли, а также помог сбежать от вынужденной компании с мисс Медуэй. Она вернулась в пансион и нашла Мэри тоже оживленной: ее взгляд был затуманен, на глазах слезы досады.
Она получила письмо из Англии! Беатрис встревожилась, вновь заработала интуиция. Уильям нарушил данное слово, он написал своей похищенной любви.
Беатрис внимательно прислушивалась к ее голосу.
– Что вы делали, пока я была в отъезде?
– О, я снова отправилась на Изолла-Белла и сидела в саду все утро, наблюдая за павлинами. Солнце светило, и кругом был такой покой. Я уверена, что вся эта мирная обстановка очень хороша для младенца.
– Павлины – глупые существа. Может, вы хотите, чтобы ребенок был глупым?
Мэри едва улыбнулась.
– Конечно, нет. Но не думаю, чтобы такая примета была правдой. Если родится девочка, то ей надо дать имя цветка. В этих прекрасных местах так много цветов. Как вы думаете, Азалия – хорошее имя?
«Претенциозное, – подумала Беатрис. – И почему вдруг такие романтические мысли?»
– Значит, вы ждете ребенка женского пола? Почта из Англии приходила?
– Да, для вас письмо.
«И для вас, – подумала Беатрис, в чем она стала более уверена, чем прежде. – Мой дорогой ранимый муженек, поклявшийся в вечной преданности, и ты думаешь, что этого достаточно, чтобы жить на даруемые тебе годовые? Романтический глупец!»
Однако самые худшие ее побуждения были отзвуком на неразрешимые вопросы. Из-за этого проявлялось ее недоброжелательство даже к имени ребенка, которого Мэри хотела назвать подобно цветку. Через несколько недель она скажет Мэри Медуэй прощай навсегда. Во всяком случае, Беатрис проявит небольшое благородство в отличие от нее.
– Извините меня, я пойду прочитаю письмо.
Флоренс писала мелким компактным недетским почерком:
«Эдвину и мне не понравилась мисс Слоун. Я с сожалением расскажу вам, мама, что Эдвин ударил ее ногой по лодыжке. Вчера я вошла в папин кабинет, и он накричал на меня. Лиззи сказала, что я это придумала, потому что папа не может кричать».
Беатрис обмакнула перо в чернила и написала мисс Браун, ударяя кончиком пера по бумаге:
«Я хочу заказать несколько рулонов шелка, его доставят весной. Он прекрасного качества, и мы можем реализовать его, он подходит для свадебного платья Эстер и для пикников в саду в летние солнечные дни».
Как всегда, работа для Беатрис была панацеей от всех треволнений, отвлекала ее мысли от того, что любимый человек постоянно углубляется только в свои книги и сидит в злополучной библиотеке.
Не может быть, чтобы он был так тяжело ранен, нет, ее дорогой, непостоянный, склонный к флиртам Уильям. Ему просто скучно и одиноко оставаться дома с детьми, пока она не вернется из магазина.
«Дорогие Флоренс и Эдвин! – написала она. – Вы должны подчиняться мисс Слоун, нравится вам это или нет. Успокаивайте папу, если ему одиноко».
Она надолго задумалась, прежде чем начать третье письмо.
«Мой дорогой Уильям.
Я посетила Комо, чтобы совершить сделку помимо других вещей, и наладила контакт через агентов с семьей немецких банкиров, живущих в Цюрихе, которым требуется английская гувернантка. Они ищут такую, чтобы им подошла. Я сегодня напишу им. Так что больше не беспокойся о будущем мисс Медуэй.
У нас обеих дела идут хорошо, но я скучаю по тебе и по детям больше, чем могу сказать
