научил – сам не умел, зато способность видеть и запоминать вколотил намертво. В буквальном смысле слова вколотил – скор был на расправу. Чуть что не так – хрясь палкой по хребту. Не захочешь – выучишься.

К вопросу о феноменальности... Слово всплыло в памяти и потянуло за собой новую цепочку мыслей. С точки зрения того же профессора, Долина – нечто совершенно необъяснимое. Взять хотя бы воду. Большая река, если судить по остаткам русла – очень большая, просто огромная, – пересохла после Дня Гнева. Остались озера да горные речки, которых с трудом хватает на то, чтобы питать водой поля и сады. А леса тем не менее чувствуют себя замечательно. И в их глубине, это знают все, бьет множество родников. В лесах влажно. В лесах бывают туманы, совсем не такие, как дома, в горах, но туман он и есть туман – водяная взвесь. Она тает под солнцем. Поднимается вверх. И по уму-то должна проливаться дождями. А дождей нет. Или правильнее будет сказать, что дожди идут не там, где должны бы, а там, где нужно людям.

И что непонятно профессору? Полям без воды никак. Садам тоже. Огороды крестьянские хоть и махонькие, а тоже дождика хотят. Вот и проливаются дожди над полями, садами и огородами. Монахи молятся, а Господь милостиво подправляет небесную механику.

Фортуна говорил о климате. Об отсутствии такового. О том, что в Долине не меняются сезоны и лето можно отличить от зимы только по календарю. Артур не видел в этом ничего особенного – в местности, накрытой стеклянным колпаком, глупо надеяться на перемену погоды. Вот в горах, где он жил, пока не приехал в Долину, все было как положено: жаркое лето, дождливая осень, снежная зима, а весна, если повезет, то ранняя, солнечная, вся в зелени и грозах. Во время одной из своих лекций в пустоту профессор обмолвился, что в Долине смены времен года не было все время, сколько он здесь живет. Лет уж триста, если верить Альберту.

– И кстати, когда еще была возможность, я выезжал в горы посмотреть, что у нас делается по ту сторону, – журчащий голос колдуна просочился в память без приглашения. – То, что я увидел, разумному объяснению не поддается. Местность там, за горами, меняется! Я имею в виду, меняются ландшафты и климатические пояса! Да, и время течет вразнобой, как будто разделившись на несколько потоков.

На Альберта это произвело впечатление. Во всяком случае, тогда братишка задумался. Он всегда так: натолкнется на что-нибудь непонятное и давай думать.

А Артур, сколько себя помнил, знал, что в Большом мире все меняется и течет. Довольно быстро. За те пятнадцать лет, что прожиты в монастыре, довелось и степи повидать, бесконечные, разноцветные, жаркие; и густые еловые леса на пологих холмах, между которыми хлюпала болотная вода; и такие же горы, как свои собственные, где даже небо было не отличить от родного; и совсем уж странные странности – папоротники до небес, тараканов и стрекоз в два человеческих роста, муравьев, на которых можно ездить верхом...

Пахнуло магией. Дорога впереди была перегорожена ярким красно-желтым щитом. Артур свернул на обочину, придержал коня, проезжая мимо развороченного дорожного полотна, мимо рабочих, разбрасывающих щебенку.

Поодаль, пустив лошадей пастись на свежей траве у опушки, расположились пятеро наемных хайдуков-охранников. Они резались в карты и, увлеченные вспышками заклинаний и мельтешением фигурок на расстеленном плаще, не сразу заметили рыцаря. А когда заметили, поднялись до того неспешно и неохотно, что Артуру захотелось подъехать ближе и вытянуть плетью самого мордатого.

Он сдержался. И мысленно попросил у Господа прощения за недостойные мысли.

Чуть дальше, там, где каменную подушку уже залили черным дымящимся асфальтом, двое магов-первогодков, старательно хмурясь, катили по дороге тяжеленный пресс. Когда Артур проезжал мимо, что-то у них засбоило, и пресс пошел юзом. Прервав сосредоточение, тот из магов, что был пониже, дал тычка тому, что был повыше, и выразился весьма некрасиво.

Артур хмыкнул: опять виноват. Он сам и его топор зачастую становились помехой магическим действиям даже тогда, когда в этом не было необходимости. Оглянувшись напоследок на обнаглевших хайдуков, он поспешил дальше. Пусть люди работают.

Варг был не единственным визитером Альберта. Почти сразу вслед за оборотнем явился рыцарь в форме храмовников. Спешиться не пожелал, представился сэром Емилианом и вежливо, но весьма сурово осведомился, по какому праву дом, принадлежащий ордену Храма, оказался вдруг занят. Маг вытянул из-за воротника висящий на тонкой цепочке перстень с алым крестом по белой эмали:

– Это дом моего брата. Сэра Артура. Он сейчас в Сегеде.

– Еще один Артур! – Сэр Емилиан поджал губы. – И не надоело? А ваше имя, конечно, Альберт?

Альберт удивился несвойственной рыцарям проницательности и кивнул:

– Да.

Храмовник стянул перчатку, посмотрел на собственный перстень. Тот тускло светился. Сэр Емилиан хмыкнул, смерил Альберта удивленным, но, впрочем, вполне доброжелательным взглядом:

– Что ж, знак подлинный, передан вам добровольно. Ладно, живите пока. Когда... сэр Артур появится в столице. передайте ему, пусть зайдет в наши казармы.

– Хорошо, – покладисто согласился Альберт.

– Всего доброго. – Сэр Емилиан подтолкнул коня каблуком и направился дальше.

Что рыцарь, что его массивный скакун казались воплощением брезгливого уныния. Артур объяснял когда-то, что храмовники не любят задерживаться в городах и службу в столице воспринимают как синекуру лишь первые день-два. Потом душа начинает проситься «в поле». «В поле» – это значит хоть в леса, хоть в Пустоши, хоть даже и на болота, лишь бы делом заняться. Судя по сэру Емилиану, он торчал в Шопроне уже лет десять.

Альберт потаращился вслед рыцарю сквозь чугунное плетение ворот и вернулся в дом. Составлять список.

Список всего.

Обстановку нужно было восстанавливать с нуля. Из шести спален, что были в доме, кровать уцелела только в одной. Из хорошего дерева делали. Не рассыпалась в труху за сотню лет. Альберт решил считать эту спальню своей. Ночевать в собственном, пусть и пустом доме было все-таки веселее, чем в гостеприимном, но чужом трактире.

Он сидел в задумчивости на той самой кровати и пытался сообразить, все ли учел, когда в дверь громко постучали. Альберт выглянул в окно, увидел возле дверей двух солдат-гвардейцев и с ними рыцаря в бело-голубых одеждах и поморщился.

Недремлющие пожаловали. Рыцарь Кодекса.

Неспешно спустившись вниз, Альберт открыл двери и вопросительно уставился на солдат. Молча.

Те молча смотрели на него. Подразумевалось, что хозяин спросит, чего желают незваные гости, но хозяин спрашивать не спешил.

Нарушил тишину рыцарь. Молодой, не намного старше Артура. Румяный. С юношески гладкой кожей. Лишь над верхней губой только-только пробивалось нечто, обещавшее впоследствии стать усами.

– Этот дом – собственность ордена Храма, – сообщил рыцарь, стараясь говорить басом. В отличие от сэра Емилиана, представиться парень не пожелал. Да и наплевать было Альберту, как его там зовут. Не любил Альберт Недремлющих. За что, спрашивается, магу любить тех, кто ставит своей целью изничтожение магии?