ведьму в руки Недремлющих, чем поступать с ней так, как Артур.

Ирма не надеялась отомстить: даже с ее силами, с тремя тысячами интуитов, с библиотекой заклинаний не многим беднее, чем в Академии Дозволенного Волшебства, не стоило и думать о том, чтобы замахнуться на Храм. Они называют себя монахами, да, но каждый из этих монахов – маг. Ведь не зря же в старые времена орден соперничал с академией, по всей Единой Земле выискивая наделенных талантом детишек. Артур, не владеющий и капелькой Силы, – исключение, а не правило.

Исключение. И слава богу, что так. И, наверное, проще потягаться со всем орденом Храма, чем с одним-единственным Миротворцем. Или нет? Ведь у Сватоплука получилось. Пусть ненадолго, пусть это стоило ему власти, но он попробовал и доказал, что рыцарь Пречистой Девы уязвим так же, как обычный человек.

Пусть он только скажет, что делать. Сколько же можно твердить: Миротворец – воплощенное зло, Миротворец – упырь из Преисподней, Миротворец...

Миротворец – нахальный щенок. Он не враг, не противник – просто мальчик, лишенный магического таланта. И этот мальчик заслуживает наказания.

Если бы Сватоплук не убежал!

Можно испугаться Артура, особенно если поверить, что он не от мира сего. Можно бояться его, воображая, что за синеглазым рыцарем все силы ада. Но нельзя же от страха терять голову. Останься митрополит в Шопроне, и что бы сделали храмовники? Да ничего. А теперь никто не помешает им незаметно выследить владыку и запереть его в каких-нибудь своих подземельях.

Сбежал?

Сбежал.

Нашли?

Нет, не нашли, где ж его найдешь?

Сватоплук понимал это?

Ирма очень надеялась, что понимал.

Пять дней назад, когда посреди ночи в ее дверь постучали два брата-сержанта и очень вежливо попросили собраться и ехать с ними, Ирма решила, что орден Храма взялся выполнять работу Недремлющих: гвардейцы не справились с интуитами, но храмовники-то справятся с кем угодно. Она так испугалась, что не решилась даже на попытку побега. И правильно сделала. В странноприимном доме при столичных казармах ордена ей объяснили, что, поскольку брат Артур Северный и Альберт Северный взяты под стражу Недремлющими, Храм счел своим долгом обеспечить неприкосновенность...

Ирма не поняла. Недремлющие не могли арестовать Артура. Он не колдун, даже не маг, он – рыцарь Храма, и при всей нелюбви друг к другу монахов и рыцарей Кодекса интересы их никак не пересекались. Альберт – другое дело. Но Альберт совсем еще ребенок. И если со взрослыми интуитами разговор у Недремлющих был короткий, то детей обычно просто отправляли на выселки. Куда-нибудь на болота или на север, за Пустоши. Крестьянские семьи с удовольствием принимали таких ссыльных: в хорошем хозяйстве всегда есть работа для еще одной пары рук, а уж чем прокормить, найдется.

Сэр Раду, маршал монастыря в Шопроне, счел нужным лично побеседовать с любовницей Миротворца – сообщил, что для Ирмы было бы лучше всего на какое-то время остаться под защитой братьев-рыцарей. Тут ее и осенило: она вспомнила, кто может воевать и с детьми, и со священниками, и с орденом Храма, если понадобится. Ирма поблагодарила сэра Раду за гостеприимство и, едва рассвело, уехала в Поповище.

Она не ошиблась в ожиданиях: Сватоплук дал о себе знать.

Он начал войну с Миротворцем. И проиграл ее.

... Сватоплук нашел ее в Развалинах, прилетел туда на спине одного из самых глупых и бесполезных демонов: тех, что были поумнее, успел растерять за четыре дня близкого общения с Артуром. Он являл собой жалкую смесь страха и злости, то разражаясь мстительными клятвами, то печально сетуя на судьбу и происки нечистого. Он не походил на себя, такого, каким Ирма привыкла его видеть: на доброго, внимательного и чуткого священника, и на ее любимого маленького братика он не походил тоже.

И было до слез жаль его.

– Он выследил меня, – говорил Сватоплук, – он был в Стополье, даже в Лыни, он нашел письма, он знает о священниках и о демонах, и... он все знает. Все! Он следил и за тобой, София. Ты предавалась блуду, а этот пес запоминал каждое твое слово. И доносил. А ты... Почему Господь позволяет нечистому торжествовать, в то время как верные дети его претерпевают лишения и муки?

– Он следил за мной? – переспросила Ирма. – Что это значит?

Сватоплук рассказал ей. И жалость выгорела в одной ослепительной вспышке ярости. Вместо души – серый пепел. Горячий. Сухой.

– Я помогу тебе, – сказала Ирма, задохнувшись этим пеплом, – конечно, я помогу тебе, но для начала, братик, ты должен забыть о Миротворце.

– Я не могу.

– Можешь. Забыл? Теперь скажи, что мы должны делать.

Галеш отыскал Артура на конюшне. Рыцарь чистил высокую чубарую кобылу. Менестрель залюбовался необычайно яркой «тигривостью»8и чуть не забыл, зачем явился.

– Хороша лошадка, – сказал Артур, не оборачиваясь.

– Хороша, – согласился Галеш

Очень коротко подстриженная грива позволяла оценить красивый затылок кобылы, лебединую шею, высокую и длинную холку.

Горбоносая сухая голова повернулась к Галешу, и огромные влажные глаза оглядели его внимательно и настороженно.

– Ты специально светлую масть выбираешь? – поинтересовался музыкант. – И где Серко?

Артур в последний раз провел щеткой по лоснящейся шкуре, обернулся:

– Думаю, в конюшнях Недремлющих. Ты зачем пришел?

Галеш разглядывал его лицо. Темное. Похудевшее, хотя, казалось бы, куда больше-то? Синие глаза Артура были безмятежны и спокойны. Ни тени любопытства. Не интересен ему Галеш. Не интересно, зачем он явился. Вообще ничего не интересно.

Смотреть на такого Артура было неприятно. А ведь Лунный Туман предупреждал, что Миротворец изменится.

– Я должен сказать, – Галеш отвел взгляд, – передать... слова. «Вороненый клинок. Оплетка на рукояти чуть потерта. Трехпалая лапа...

– ...не птичья и не звериная сжимает шар навершия, – ровным голосом продолжил Артур. – Трепло ты, Галеш.

– Тебе нельзя убивать владыку Адама.

– Уже не владыку. – Артур снял со стойки легкое седло. – Час назад Собор решил выбрать нового митрополита. Сидят вот, выбирают. Заодно Миротворца канонизировали. Быстро так... С чего ты взял, что я убью его?

– Это не... я не говорил... а ты не убьешь?

– Объясни, почему нельзя.

– Артур, я так не могу, – взмолился Галеш. – Пойдем во двор, а? И не надо так смотреть, ты неживой какой-то, мне стоять рядом страшно. Я же никогда тебя не боялся.