подобным личностям, его не окружал. Ничего особенного, кроме способности влиять на людей, в нем не было. И в то, что им двоим грозит опасность со стороны раиминов, все еще жаждущих мести, верилось чем дальше, тем меньше. Казимир постепенно начинал забывать о том, с чего началась их жизнь в Саэти.
В Приморье ему не нравилось. Паршивый климат, дикие места; для досуга только кабаки в Ланте, публичный дом и непуганые селянки. После Лонгви, который отсюда, из северной глуши, казался центром вселенной, Лантское Приморье приобретало в глазах светлого князя все черты махрового Средневековья. Однако ему нравилось летать. И хотелось догнать Тира, который каким-то образом умудрился его обставить, первым получив должность командира эскадрильи.
Да и вообще, Приморье было промежуточным этапом.
В Ланте они все вместе отправились в гостиницу «Бочонок», облюбованную еще пилотами предыдущих поколений. На дверях этого заведения время от времени появлялась табличка с надписью: «Пехотинцам и собакам вход воспрещен» — как следствие, за дверями время от времени случались драки.
С пехотинцами.
Собаки своего возмущения не высказали ни разу, что характеризовало их лучшим образом, по сравнению с пехотой.
К тому времени как Казимир заметил отсутствие Тира, они всей компанией уже расположились в кабаке при гостинице и весьма душевно проводили время. Пили, общались, ожидали дам.
К ним присоединилось четверо штатских, скупщиков янтаря, и Казимир с удовольствием втянулся в увлекательное развлечение: живописание армейских будней перед неискушенной публикой.
Слово за слово, когда выпили достаточно, а дамы так и не появились — задержались они, — разговор стал серьезным. Что называется, «за жизнь». Вспомнили религию. Купцы оказались христианами, в компании пилотов преобладали язычники. Казимир, будучи крещеным, но к идеям христианства относящийся с пренебрежением, если не сказать хуже, балансировал на краю воинствующего атеизма. Словом, душевно пообщались. В разгар дискуссии появился Тир, просто пришел и сел за стол, как будто всегда тут был. Никто и не заметил. Выяснилось, что он — тоже христианин, причем убежденный. Казимир чуял подвох, но не мог сообразить, что же его смущает. В конце концов махнул рукой и вернулся к дискуссии.
Расстались участники диспута весьма друг другом довольные, заручившись взаимным обещанием встретиться еще при первой возможности. И Казимир изрядно удивился, застав в своем номере всех четверых купцов, без следа опьянения и настроенных весьма решительно.
В лицо ему сунули четыре серебряных креста. Четыре голоса слаженно и четко стали читать какую-то молитву. Холера ее поймет, какую именно — Казимир давно все молитвы позабыл, он их и знал-то всего две или три. «Купцы» окутались золотым ярким светом, и Казимир подумал, что кому-нибудь из этих ненормальных стоит дать в глаз. Чтобы остальные опомнились. Но, с другой стороны, они-то его не били…
— В чем дело, господа? — спросил он сердито. — Вы меня анафеме предаете или что тут происходит?
Возникла неловкая пауза.
Один из «купцов» («Тернер», — вспомнил Казимир его имя) мрачно констатировал:
— Вы человек.
— Вообще-то нет. Но мне казалось, что это не преступление.
— Разумеется. Как вы объясните тот факт, что Лонгвиец не пожелал оставить вас в своем городе?
— А почему вы у меня спрашиваете? — Казимир прошел в центр комнаты. — У Лонгвийца и спросите. Присаживайтесь, что ли, раз уж пришли. Гости дорогие.
После небольшой заминки, Тернер коротко поклонился:
— Приносим свои извинения, господин Мелецкий. Мы приняли вас за другого.
— Сочувствую другому. — Казимир небрежно вернул поклон. — Что-нибудь еще?
— Нет. Всего доброго.
Тернер вышел первым. Остальные трое, так ни слова и не сказав, — за ним.
— Прелестно, — буркнул Казимир, заперев дверь.
Только охотников за нечистью ему и не хватало.
Тернер и компания не были раиминами, они были христианами, и на Тира их магия — или что там у христиан в ходу? — наверняка подействовала бы не хуже, чем давешний крик муэдзина в Эрниди.
На Тира? Да он же сам христианин…
— О, Езус! — Казимир закатил глаза.
Этот маленький паршивец обдурил всех, включая его самого. И ведь Казимир почти вспомнил, что в Лонгви Тир каждый день ходил на мессу!
Тир, в свою очередь, наблюдал за вышедшими из гостиницы охотниками с другой стороны улицы. Расстояние невелико, но этим людям сейчас не до того, чтобы обращать внимание на какого-то там пилота. Пилотов в Ланте — как грязи.
— Непохоже, чтобы он принял извинения, — сказал один из охотников.
— А по мне, такие хуже любого Черного, — заметил другой, — но если не этот, тогда кто? Второй — парень набожный.
— Будем искать иначе, — подытожил их командир Тернер. — Ориентировка по дипломам — это был путь наименьшего сопротивления. Черного надо искать по его следам. А зло порождает зло, так что следы он оставит, никуда не денется.
— За-ши-бись… — прокомментировал Тир, глядя вслед четверке, удаляющейся в сторону летного поля. — И что все это значит?
— Они приняли меня за тебя. — Казимир то ли умилялся, то ли веселился, но точно не расстраивался.
— И чему ты так радуешься? — поинтересовался Тир. Спохватился и добавил: — Ты, конечно, решил проблему вместо меня, но я бы на твоем месте задумался над своим поведением. Тебя приняли за Черного.
— Ну приняли. — Казимир пожал плечами и слегка посерьезнел: — А ты понял почему?
— Ты непочтительно высказывался о христианстве, выдавая себя за христианина.
— Вот именно. Тир, ты думаешь, я отступлюсь от своего мнения только потому, что шайка монахов устраивает охоту на ведьм? Меня крестили, не спросив моего мнения. Я ничем не обязан их Богу. Я считаю его ханжой и садистом…
— Все, хватит, — оборвал его Тир, — свою точку зрения ты доступно изложил еще во время вашей бурной дискуссии.
— А ты не согласен? — Казимир впился в него взглядом. — Вроде бы именно ты по милости этого Бога оказался в аду…
— Ты не знаешь почему. И не знаешь за что. В любом случае, Казимир, не ищи проблем на свою задницу. Потому что, если по твоей милости проблемы возникнут у меня, это будет… — Тир поискал подходящую формулировку, — некрасиво с твоей стороны.
— Всего-то лишь, — фыркнул светлый князь Мелецкий.
Тир улыбнулся, пожелал ему спокойной ночи и ушел к себе.
Казимир может фыркать, сколько ему заблагорассудится, но теперь он хотя бы задумается. О том, что быть злодеем — это романтично лишь до той поры, пока ты не подставляешь тех, о ком взялся заботиться.
До чего же все просто. И до сих пор слегка обидно, что такое необычное существо, как Казимир Мелецкий, на поверку оказался не сложнее большинства людей.
В части Тира ожидало письмо. Оно пришло из Лонгви два дня назад, сразу после вылета их
