было опасно. Но еще опаснее было оставлять Тэмучжина до того дня, когда юрты начнут разбирать. Тогда его непременно обнаружат.

Трудно скрывать что-нибудь от соседей в таком сплоченном племени. Басан ждал почти до полуночи, не закрывая дымового отверстия и наблюдая за ходом звезд. Когда он решил, что племя уже улеглось, все его домочадцы дрожали от холода. Те, кому не спится, думал Басан, не обратят внимания на проверенного воина, отправляющегося заступить на стражу. Ему мучительно не хотелось отдавать Тэмучжину одного из своих коней. У него их было одиннадцать, но он любил их как своих детей. После долгих размышлений Басан выбрал вороную кобылку, подвел ее ко входу в юрту и привязал ей на спину переметные сумы с провизией, которой Тэмучжину должно было хватить на дорогу.

Сын Есугэя стоял в глубокой тени и не находил слов, чтобы выразить свою благодарность. Ему нечего было дать детишкам, и он стыдился, что так долго был для них опасным бременем. Жена Басана не стала к нему добрее, а вот старший сын воина успокоился и даже преисполнился восторга, когда узнал, кто таков этот чужак. Младший же, когда Басан сообщил семье, что гость уходит нынешней ночью, собрался с духом и подошел к Тэмучжину с самоуверенностью двенадцатилетнего подростка. К общему изумлению, он опустился вдруг на колено и, поймав руку сына Есугэя, положил ее себе на голову, где среди жесткой щетины на темени был чуб длинных волос.

У Тэмучжина перехватило дыхание от этого простого мальчишеского жеста.

— Твой отец отважный человек, — прошептал он. — Иди же по его стопам.

— Да, мой хан, — откликнулся мальчик.

Тэмучжин посмотрел на него. Жена Басана выдохнула сквозь зубы. Муж ее, стоявший у дверей, услышал разговор и покачал головой. Не успел Тэмучжин что-нибудь сказать, как он шагнул к сыну и поднял его.

— Малыш, ты не можешь дать клятву этому человеку. Когда придет время, ты отдашь свой меч и верность Илаку, как и я. — У него не хватило мужества посмотреть в глаза Тэмучжину, но мальчик затих. Он бросился к матери, вырвавшись из сильных отцовских рук, и спрятался в ее объятиях, поглядывая из-под ее руки то на Басана, то на Тэмучжина.

— Дух моего отца видит нас, — прошептал Тэмучжин. — Выручив меня, ты почтил его.

— Иди за мной, — произнес ошеломленный Басан. — Не разговаривай ни с кем, и все подумают, что ты тоже идешь стоять на страже в холмах.

Он вышел наружу, и Тэмучжин, пригнувшись, последовал за ним, морщась от боли в едва подживших ранах. Ему дали чистые штаны и рубаху, а также зимний стеганый халат Басана. Самые тяжелые раны туго перевязали, но до полного выздоровления было еще далеко. И все равно Тэмучжину не терпелось оказаться в седле. Его племя — степные бродяги, он найдет среди них свое место, а Волки больше его не поймают.

Басан шел по улусу нарочито медленно, надеясь, что темнота скроет лицо его спутника, если вообще найдется, конечно, какой-нибудь дурак, пожелавший выбраться на холод. Может быть, кто-то и заметит, что он вернется без кобылы, но выхода не было. Вскоре они оставили улус позади, и никто не окликнул их. Басан в полном молчании вел лошадь в поводу. Когда они оказались в тени холма, воин вложил поводья Тэмучжину в руки.

— Я завернул и положил сюда свой второй лук. — Басан похлопал по привязанному к седлу свертку. — Тут немного еды, но оставляю тебе пару стрел, чтобы ты мог охотиться. Веди лошадь, пока не уйдешь достаточно далеко, чтобы часовые не услышали стука копыт. Держись в тени холмов как можно дольше.

Кивнув, Тэмучжин пожал воину руку. Этот человек преследовал его, повинуясь Толую, но после спас ему жизнь, рискуя жизнями всей семьи. Тэмучжин не понимал его, но был ему благодарен.

— Жди моего появления, Басан, — сказал он. — У меня есть счеты к Волкам.

Басан посмотрел на него, видя в нем решимость, которая пронзительно напоминала ему Есугэя в молодости.

— Это речи твоего отца, — вдруг содрогнувшись, сказал воин.

Тэмучжин ответил ему долгим взглядом и ударил по плечу:

— Когда мы встретимся снова, даю слово — твоей семье ничто не будет угрожать.

Затем он издал гортанный звук, подгоняя кобылу. Басан долго смотрел ему вслед, пока не вспомнил, что опаздывает на стражу, и пустился бегом. Когда Тэмучжин выйдет из тени холма, только Басан увидит его с вершины, но его рог будет молчать.

Утоляя голод последним, уже черствым хлебцем и последним куском острой баранины, Хачиун одиноко сидел на пологом склоне. Они с Хасаром сумели собрать большую часть разогнанного Толуем стада, и Оэлун заготовила ему с собой мяса на много дней, которые он провел в ожидании брата. Припасы истощались, несмотря на все старания Хачиуна есть понемногу. Он понимал: если не хочет голодать, завтра придется охотиться на сурков и птиц.

Мальчик тосковал по семье. Медленно жуя вяленое мясо, он думал, живы ли Оэлун, сестренка, братья. Бродячие семьи — легкая добыча на равнинах, даже если они передвигаются только по ночам. Однажды сыновья Есугэя застали врасплох пастухов. И на них могут напасть из-за жалкого скота и лошадей. Он не сомневался, что Хасар себя в обиду не даст, но против двоих или троих выехавших на грабеж воинов ему не выстоять. Тут исход ясен.

Хачиун вздохнул: он так устал от несправедливости мира к семье Есугэя. Когда с ними был Тэмучжин, они еще осмеливались надеяться на что-то большее, чем просто жизнь в страхе перед появлением любого чужака на горизонте. Старший брат неведомо как заставлял всех высоко держать голову и помнить, как они жили до гибели Есугэя. Теперь же Хачиун боялся за семью, и в его воображении вставали кровавые картины.

Быть одному нелегко. Хачиун ощутил непривычность своего положения, когда Оэлун увела оставшихся троих детей на запад. Мальчиком он не раз стоял на страже целую ночь, но рядом всегда были взрослые воины, которые следили, чтобы он не заснул. Но даже эти долгие часы не подготовили его к жуткому одиночеству среди пустынных степей. Он осознавал, что вполне может больше не увидеть свою семью, мать, Тэмучжина. Перед ним простиралось бескрайнее море травы, и трудно было даже вообразить, какое оно огромное. Если его родные погибли, то он даже и костей их не сыщет.

Осматривая далекие холмы, Хачиун начал разговаривать сам с собой, и звук собственного голоса успокаивал его. Место, выбранное им для наблюдения, находилось высоко над ущельем, довольно близко к тому месту, где они с Тэмучжином убили Бектера. Как же давно это было! Он до сих пор вздрагивал, возвращаясь на закате к своей наблюдательной точке. Хачиун убеждал себя, что дух Бектера не задержался здесь, но обряды знал плохо и смутно представлял себе, что происходит с человеком после смерти. Мальчик помнил, что старый Чагатай всегда обращался не к одному духу. Дух летает высоко, среди небесных ветров, но разве часть его не привязана к земле? Утром или днем Хачиун спокойно проходил мимо страшного места, но, когда задерживался и возвращался в темноте, легко представлял себе Бектера, стоящего в тени деревьев, бледного и ужасного. От этой мысли Хачиун содрогнулся. Воспоминания о старшем брате будто замерли на том самом мгновении, когда он выпустил стрелу ему в спину. Все, что было до того, тонуло в тумане. Это была иная жизнь. Он помнил ужас, охвативший его при мысли, что Бектер сейчас вырвет стрелу и в ярости набросится на него. Мир перевернулся в тот миг, когда старший брат упал на прелые листья, и Хачиун порой думал, что теперь расплачивается за тот день. Тэмучжин говорил, что духи дают ум и силы, чтобы человек появился на свет и начал жить, но потом им нет до него дела. Но в душе Хачиун побаивался, что за любую жестокость грядет расплата. Он был тогда ребенком, но ведь мог отказаться идти за Тэмучжином?

Хачиун хмыкнул и призадумался. Никто из братьев не мог отказать Тэмучжину. От отца он унаследовал больше, чем думал Хачиун поначалу. И это проявлялось все сильнее и сильнее, когда Хачиун видел, как Тэмучжин торговался с бродячими семьями вроде старого Хорхуза и его жены. Несмотря на свою