существования…
Просто жизнь и смерть.
Просто мир. Сумасбродный, расчетливый, юный, дряхлый, не перестающий удивлять нас и искренне удивляться сам.
Есть ли смысл спорить с миром? Не знаю. Но еще меньше смысла спорить с женщиной. Вообще никакого. И все-таки я немного отодвинулся назад, чтобы заглянуть в ее глаза снова.
Я помнил, какова из себя покорность. Я помнил, как выглядит желание. Но тому, что встретилось мне во взгляде Нери, нашел подходящее слово не сразу. Не с первого вздоха. Потому и переспросил, слыша взволнованную хрипотцу в собственном голосе:
– Тебе это нужно?
Ее губы улыбнулись. А вот глаза остались совершенно серьезны. Даже слишком серьезны для такой молодой девушки в такой ответственный…
Этот миг что-то решал для нее. Что-то очень важное. И когда я понял, что все равно не приближусь к истине ни на шаг, пока не исполню еще одно чужое желание, вопросы и ответы разлетелись в стороны, как опавшие листья, подхваченные ветром.
– У тебя было много женщин?
Пожалуй, мне впервые задавали такой вопрос. Нет, точно впервые. Лодия вовсе не позволяла себе ничего лишнего в наших разговорах, а Эвину ничуть не волновали те, кто находился у подножия ее престола.
– Много, мало… Другие женщины – это другие женщины. А ты – это ты.
Она прижималась к моей груди, сползя почти на самый край стола, и наверняка чувствовала себя не слишком уютно, опираясь на деревянные грани, но не пыталась покинуть мои объятия. Скорее наоборот, готова была полностью раствориться в них. Но этого, конечно, нельзя было допускать. Хотя бы потому, что у каждого из нас помимо права любить имелись еще и обязанности.
– Как думаешь, тебя еще не хватились дома?
Нери покачала головой:
– Если и так… Они не станут мешать нам. Никто не станет.
– Потому что твой гнев настолько страшен?
Она лишь усмехнулась.
– Я бы с удовольствием вылил на себя сейчас ведро воды.
– Я тоже… А еще лучше, если это ведро будет таким большим, чтобы забраться в него целиком.
– У меня ничего похожего нет.
– У меня есть, – заманчиво мигнули светло-зеленые глаза. – И оно очень большое. Такое, что его вполне может хватить на двоих.
Впрочем, смелости Нери хватило лишь на этот намек: как только где-то за окном раздались шаги, лисичка выскользнула из моих рук, торопливо поправляя платье.
– Мне все-таки нужно вернуться.
– Конечно.
– Иначе домашние и впрямь будут волноваться.
– Непременно будут. Да и я… тоже буду.
– Волноваться?
– Думать о тебе.
Ее щеки тронул румянец, но шаги прозвучали еще ближе, и Нери легким ветерком выскочила в заднюю дверь, а я наконец смог поднять с пола клочок бумаги, беспечно перевернувший мой мир с ног на голову, и задуматься, откуда он мог взяться в смотрительском доме раньше, чем моя нога перешагнула этот порог. Впрочем, много времени на размышления тратить не понадобилось, потому что в окне, чьи створки вдруг поползли в стороны, раздвигаясь, показалась до боли знакомая рыжая голова.
Я поднял подорожную на уровень глаз лукавого проходимца и спросил:
– Твоя работа?
– Ну да. Я ведь ее написал. Или ты запамятовал?
– Я спросил о другом.
Натти принял обиженно-недоуменный вид, но тут же довольно ухмыльнулся.
– Ты понимаешь, сколько бед натворила твоя идиотская шутка?
– Ну если это и беды, то очень даже счастливые. – Улыбка рыжего стала еще шире.
– Этого не должно было случиться. Так не полагается. В конце концов, это просто запрещено!
– Запрещено? – Натти подтянулся и сел на подоконник. – Это кто тебе сказал? Братец Керр?
А я-то уже начал забывать, как хорошо рыжий умеет находить уязвимое место и насколько безжалостно тут же тычет в него пальцем!
Да, золотозвенник за все наши разговоры о том, что мне полагается делать и не делать в обыденной жизни, ни словом не обмолвился об отношениях с женщинами. Отдельные подробности я узнал уже намного позже, правда, от людей, подозревать которых в заведомой лжи вроде бы не было причин. Но, конечно, только на этом основании принимать обрывочные сведения за непреложный закон…
– Вообще-то да, семейные узы в таких случаях не поощряются, – равнодушно подтвердил Натти, заметив мое замешательство.
– Вот видишь!
– А особенно не поощряется гласность. Сам понимаешь, Смотритель – персона высокопоставленная, подающая пример своим подопечным. И если он будет дурным…
– Я могу на ней жениться?
Рыжая голова качнулась.
– Нет.
Так я и думал. Впрочем, пока наше баловство остается в тайне, беспокоиться не о чем. А единственный свидетель…
– Я ничего не видел! – замахал руками Натти, словно прочитав мои мысли. – Только слышал. А слух очень часто обманывается. Почти всегда.
Ну и хорошо. Нери явно не будет болтать лишнего о своем визите в смотрительский дом. Значит, можно ни о чем не беспокоиться?
– О, кстати, чуть не забыл! – Запечатанный футляр для писем пролетел через кухню и приземлился на столе, ровно посередине. – Это тебе.
– Что за штука?
– Сам увидишь, – многозначительно пообещал рыжий.
Тройной витой шнур с вплетенными металлическими нитями. Похоже на золото. Что ж, можно заключить, что отправитель не трясется над каждой монетой. И никакого воска: футляр опутан коконом, который, единожды разорвав, восстановить уже невозможно. Защита надежная, а главное, слишком тонкая и кропотливая, чтобы использоваться для обычных посланий. Такие изыски не припоминаются мне даже в переписке Сопроводительного крыла, не говоря уже о прочих дарственных службах, куда доводилось заглядывать.
– Чего медлишь? Страшно?
Вот чего нет, того нет. Если секретное послание дошло до моих рук, значит, я получил бы его в любом случае. И вне зависимости от своего желания.
Шнуры подались на удивление легко, как будто только и ждали моего прикосновения. Внутри обнаружился плотно скрученный лист бумаги, слишком просторный для написанных на нем слов.
«Получателю сего прибыть в указанное гонцом место, дабы засвидетельствовать свое почтение».
– Почтение кому?
– Посмотри ниже, – посоветовал Натти.
Я перевел взгляд на нижнюю часть листа, где прямо из бумаги аккуратными шрамами поднимался рисунок, неприметный, только если смотреть прямо сверху вниз. Стоило чуть повертеть послание из стороны в сторону, как белизна наполнилась красками, являя на свет божий замысловатый узор, в котором