мне на прощание.

— До встречи у Белых скал, маг…

Путь к Белым скалам оказался неожиданно труден. Выпавшая перед этим на мою с Кунни долю ночь в Дорожной обители была практически бессонной. Обитель, наполовину постоялый двор, наполовину монастырь, перестроенная из некоего древнего замка, гудела как улей. На радость друг другу (и на беду всем остальным постояльцам), в эту ночь здесь сошлись довольно многочисленные и притом исключительно шумные группы паломников.

Одна — человек сорок или пятьдесят — представляла Орден, названный в честь какого-то местного святого по имени Лювалис. К его останкам, захороненным где-то у черта на куличках, эти лювалисанцы и двигались. Видимо, дав обет истребить по дороге все спиртное. Ей-богу, не знаю — были ли они католиками, православными или же их вероисповедание не имело аналогов на Большой Земле.

Вторая «делегация» уж точно с трудом вписывалась в представления о христианском вероучении, ибо часто поминала Аллаха (но при этом нещадно кляла Магомета). Целью их паломничества был некий источник, вкусить воды которого был просто обязан всякий адепт их религии. Было их человек тридцать, и явно канон их веры не предусматривал предосудительного отношения к горячительным напиткам.

Оба Ордена были в общем-то миролюбиво настроены друг к другу, но зато готовы были сразиться в богословском споре. Что они и осуществляли на протяжении всей — не очень долгой на этот раз — ночи, многократно перемещаясь от одного стола к другому и вовлекая в круг своего спора всех, кто подвернется под руку. Мне относительно повезло: некий не слишком пьющий, но весьма говорливый аббат ухватил меня под руку и решительно повлек по коридорам, лестницам и подземельям обители, с энтузиазмом тыча пальцем в сохранившиеся остатки старинных фресок и архитектурных деталей совершенно неизвестной мне природы. Экскурсия сопровождалась подробнейшей лекцией о роли монастырей в истории Странного Края.

Не могу сказать, что меня совсем уж не заинтересовал рассказ почтенного прелата. Однако выпавшие мне в ту ночь два или три часа сна не компенсировались обретенными мною знаниями. Кунни тоже не пришлось как следует выспаться — у него даже не было сил рассказать, какие ночные испытания выпали на его долю. Впрочем, прощались мы с продолжившими свой симпозиум пилигримами вполне по- дружески. Даже, я бы сказал, тепло.

Так или иначе, а двигались мы по бесконечно уходящему вниз склону в направлении далеких Белых скал, словно изрядно хватившие крепкого мухоморного настоя некогда назойливые насекомые по оконному стеклу. Именно что «некогда». В смысле в былые времена. Сейчас у нас не было сил даже на то, чтобы жужжать. Мы только обменивались время от времени ничего не значащими фразами да сверялись с путаной дорожной картой. Впрочем, карты Странного Края — это отдельная «поэма о семи песнях».

Немного позже того, как мы тронулись в путь, очевидно, чтобы жизнь нам не казалась медом, из всех расщелин и низин начал сочиться и подниматься мокрый туман.

— Кунни, — спросил я сонно. — Ведь туман должен по утрам рассеиваться? Так? Или я что-то путаю?

— Так, — устало отозвался Кунни. — Но этот туман не такой. Наверное, это какой-то неправильный туман.

Правильный или неправильный, но туман этот дьявольски мешал сориентироваться на предательском склоне, ведущем к далекой заболоченной равнине, где за Белыми скалами нас, по идее, и ожидала основная работа. Кунни, впрочем, был осведомлен о том, что до цели нашей ему суждено будет добираться одному.

Ощущение предстоящего расставания тоже не скрашивало путь. А сам путь становился все менее проходимым. Под ноги лезли острые кварцитовые осколки, а кони наши то и дело норовили поскользнуться и отдаться самопроизвольному движению вниз по круче.

Трудностями с ориентацией дело не ограничивалось. Уже после нескольких минут пребывания в окутавшей склон влажной мути мы промокли до нитки и стали основательно мерзнуть. Наши вялые разговоры о том, что совсем неплохо было бы развести костер и обсохнуть, были обречены оставаться разговорами ввиду отсутствия окрест валежника или какого-либо другого горючего материала.

Окончательный восход солнца, на который мы сильно надеялись, для начала просто сильно затянулся, а затем одарил нас новыми неприятными сюрпризами.

Ни теплее, ни суше не стало, зато туман засветился изнутри и демонстрировал нам запасенные, видно, для такого случая оптические обманы и головоломки. То тут, то там в тумане возникали галло — светящиеся кольца и окружности. Тени призрачных скал и наши собственные причудливо искаженные тени то сопровождали нас параллельным курсом, то возникали прямо перед нами, то — позади… В какой-то момент я поймал себя на том, что воспринимаю эти тени уже не как зыбкие отражения каких-то предметов, а как некие самостоятельные сущности.

Я даже попробовал заговорить с собственной, как мне показалось, тенью, но гулкий отзвук моего же голоса неприятно резанул слух, и я оставил это бесперспективное и чем-то даже жутковатое занятие. Сдается мне, что утренние призраки куда неприятнее полуночных.

Вот, например, что это за унылый всадник не торопясь трусит справа от меня? Конечно, это тень Кунни, но усталое воображение приписывает ему уж совсем какие-то неузнаваемые черты… Можно позволить себе пофантазировать в том духе, что это — тень кого-то из путников, заблудившихся, как и мы, в этой светящейся мгле, да так никогда и не вынырнувших из нее… Или…

Какой это, впрочем, Кунни?! Кунни — вот он, обрисовался в тумане передо мной. И он вовсе не восседает на своем скакуне, а терпеливо тащит того под уздцы! И он тоже, как и я, подозрительно косится на неспешную тень всадника, все приближающуюся к нам и — по законам оптики тумана — становящуюся тем не менее все меньше и меньше…

Но ведь это и не моя тень! Я тоже не скачу верхом! Я точно так же, как и Кунни, спешившись, практически волоком тащу упрямую скотину по крутому склону! Но ведь не призрак же это в конце концов! Просто еще одна жертва чертовой светящейся мглы…

— Эй! — окликнул я незнакомца.

— Тише… Тише, маг Сергей, — ответил мне из тумана голос, искаженный здешним эхом, но вполне узнаваемый. — Здравствуйте, ребята.

— Здравствуй, Шон! — тихо ответил я.

— Продрогли? — осведомился Шон, спешиваясь и извлекая на свет уже знакомую нам флягу с «дурификатором».

Я принял ее в руки не без содрогания, но уже первый глоток показался мне живительным. Но жизненный опыт подсказывал, что в том состоянии, в котором я пребывал сейчас, третий глоток может уложить меня наповал. Поэтому я ограничился вторым и передал фляжку Кунни. Мы — трое — вместе с нашими конями составили неправильный кружок, не без труда удерживавшийся на коварном косогоре.

— Никто не приходил к тебе, чтобы взять Золотой Знак? — спросил Шон.

Я отрицательно помотал головой.

— Никогда не снимай его! — повторил Шон свой давний наказ. — Рано или поздно этот человек придет. А теперь возьми это. — Он протянул мне мой кожаный кисет с давешней монетой. — Отойдем в сторону, — посуровевшим голосом сказал он. — Твой помощник простит нас…

Я не стал лицемерить и лопотать что-то о том, что у нас с Кунни нет секретов. Я просто последовал за Шоном. Через полсотни шагов он остановился и тихо спросил:

— Ты догадываешься, что там тебе нацарапали Темные?

— Догадываюсь, — коротко ответил я. — Они хотят вернуть себе Темный Арсенал. В обмен на моего брата. Шон покачал головой — чуть сокрушенно: