Рузвельт сообщил Эйзенхауэру, что Сталин высказал «особое удовлетворение в отношении его кандидатуры на пост Верховного главнокомандующего и поддержал предварительные срока вторжения во Францию»[261].

Западные союзники наконец-то пришли к согласованному мнению, по крайней мере, о том, кто будет командовать их войсками при вторжении в Западную Европу. «Решением этого неотложного вопроса было выполнено обещание, данное Советскому Союзу в Тегеране, и создано условие, способствовавшее ускорению подготовки к открытию второго фронта»[262].

После назначения Эйзенхауэра Главнокомандующим вооруженными силами западных союзников в Европе распространились слухи, что он чуть ли не «подсидел» своего высокого патрона в Вашингтоне и в результате интриг занял место, предназначавшееся для Маршалла. «…В конце 1943 года, – писал Эйзенхауэр в своих мемуарах, – появились неверные и злостные сплетни, будто Маршалл и я затеяли частную вендетту за пост командующего операцией «Оверлорд»[263] .

По мере успехов Красной Армии в борьбе с общим врагом резко менялось к лучшему и отношение простых американцев к советскому союзнику. Если в начальный период войны в американской прессе было много публикаций антисоветской направленности, то успехи советского оружия оказали заметное воздействие и на проблематику о советской действительности, и на характер, и на тон публикуемых материалов. Если раньше советские руководители, и в первую очередь Сталин, изображались как мрачные личности, лишенные сколь-либо привлекательных человеческих черт, то теперь и советские лидеры стали преподноситься американскому читателю в совершенно ином свете.

Показательна в этом плане публикация 10 декабря 1943 г. в газете «Кензес-Сити стар», широко распространявшейся в Канзасе, на родине Эйзенхауэра. Суть публикации заключалась в том, что осенью 1936 г. на Западе распространились слухи о тяжелой болезни, а потом и смерти Сталина. Чарльз Ниттер, уроженец Канзас-Сити, корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс в Москве, немедленно отправился в Кремль и передал для Сталина письмо, в котором попросил его подтвердить или опровергнуть эти слухи. Сталин ответил журналисту немедленно: «Милостивый государь!

Насколько мне известно из сообщений иностранной прессы, я давно уже оставил сей грешный мир и переселился на тот свет. Так как к сообщениям иностранной прессы нельзя не относиться с доверием, если Вы не хотите быть вычеркнутым из списка цивилизованных людей, то прошу верить этим сообщениям и не нарушать моего покоя в тишине потустороннего мира. 26.Х.36 г. С уважением И. Сталин».

Газета опубликовала это письмо на русском языке с комментариями.

В опубликованном документе Сталин выступал не как мрачный диктатор, лишенный сколь-либо привлекательных личных качеств (что было во многом типично для американской прессы), а как человек с юмором, что так импонирует американцам, которые хорошо понимают и ценят эти качества у любого человека.

27 декабря 1943 г. Эйзенхауэр провел свою последнюю пресс-конференцию для корреспондентов союзных держав в Алжире. Отвечая на вопрос, когда, по его мнению, закончится война, преисполненный оптимизма главнокомандующий ответил: «Я верю, что войну в Европе мы выиграем в 1944 г.»[264].

Все складывалось как нельзя лучше. Айк не только избавился от неприятной перспективы перехода на штабную работу в Вашингтоне, но и получил право руководить важнейшей военной операцией западных союзников в годы Второй мировой войны. Его ждал еще один приятный сюрприз. Маршалл прислал Эйзенхауэру в Алжир телеграмму: «Отправляйтесь сейчас домой, повидайтесь с женой, а дело в Англии временно доверьте кому-нибудь другому»[265].

На борту военного бомбардировщика в самый канун Нового года Эйзенхауэр благополучно прибыл в США. Поездка совершалась в условиях полной секретности, и даже лица из ближайшего окружения могли только строить догадки, куда исчез на 20 дней союзный главнокомандующий.

4 января 1944 г. Дуайт и Мэми в специальном вагоне, предоставленном им Маршаллом, отправились в Вест-Пойнт, чтобы повидаться с сыном. Для Джона встреча с отцом была полной неожиданностью. Он испытал огромное волнение, когда начальник академии сообщил ему, что прибыл генерал Эйзенхауэр, который хочет видеть его. Об этой встрече знали только генерал, начальник академии, и пять кадетов – друзей Джона, которых Эйзенхауэр пригласил на обед в свой вагон.

Друзья Джона вначале чувствовали себя очень неловко в присутствии столь высокой персоны. Но постепенно, главным образом благодаря усилиям генерала, установилась доверительная, непринужденная обстановка. К концу обеда пять кадетов настолько освоились, что даже «стали давать главнокомандующему советы, как вести военные действия»[266].

Все девять часов, проведенные Джоном с отцом, ушли главным образом на разговоры на неисчерпаемую тему – домашние дела, учеба, война. Состоялось долгое, обстоятельное обсуждение вопроса о том, какую специализацию выбрать сыну в армии – пехоту или артиллерию. Приближался срок окончания академии, а Джон все еще не мог отдать предпочтение ни тому, ни другому.

Во время пребывания в США Эйзенхауэр встретился с президентом Рузвельтом. Сын президента Эллиот, присутствовавший при этом свидании, всячески старался не допустить обсуждения политических вопросов, которые могли бы взволновать больного отца. Рузвельт был болен гриппом, но все же принял Эйзенхауэра. Президент полулежал в кровати, обложенный подушками, и курил сигарету, вложенную в длинный мундштук. В ходе беседы он сообщил Айку о своих планах раздела Германии между союзниками по антигитлеровской коалиции. «Я, – заявил президент, – выступаю за то, чтобы северо-западная Германия отошла к Соединенным Штатам»[267]. Генерал был против подобных планов и не считал нужным скрывать это.

Из разговора с Рузвельтом Эйзенхауэр выяснил, что президент считает целесообразным оставить американские войска в Европе на продолжительный период. Главнокомандующий считал, что зоны западных союзников должны управляться единым командованием. Известно, что в конечном счете это мнение Эйзенхауэра возобладало.

«Покидая президента, – вспоминал Эйзенхауэр, – я сказал: «Искренне верю, что вы быстро поправитесь». Он поспешно ответил на это: «Да что вы, я лучше не чувствовал себя уже многие годы. Я в постели только потому, что врачи опасаются, как бы я снова не заболел, если встану на ноги слишком скоро». Больше я его уже не видел»[268].

Эйзенхауэр повидался с матерью, которой было уже 82 года, с родителями Мэми, с братьями. На эту встречу все собрались в доме Милтона, в Канзасе. Быстро летели дни короткого отпуска, и мысли Дуайта все чаще возвращались в Лондон, где его ждали новые важные дела.

16 января 1944 г. Эйзенхауэр прибыл в Англию. «Туманный Альбион» в тот день был действительно окутан плотным, казалось бы, непроницаемым туманом. «Теперь я вижу, что воистину возвратился в Лондон»[269], – сказал Эйзенхауэр встречавшим его друзьям. Но лондонский туман не мог заслонить будущего, которое становилось все более отчетливым. Сроки начала операции «Оверлорд» были утверждены. Предстояла новая большая и трудная работа по подготовке к высадке во Франции, «величайшему событию»[270] его жизни, как потом неоднократно говорил Эйзенхауэр.

На Британские острова из США и Канады прибывали все новые контингенты войск, накапливались боевая техника, военное снаряжение, продовольствие – все, что было необходимо для осуществления высадки десанта на материк.

В круг обязанностей Эйзенхауэра входило решение большого числа проблем. Немалую помощь главнокомандующему при этом оказывал опыт боев, полученный в Северной Африке и Италии.

Беспрерывно прибывавшие в Англию караваны судов свидетельствовали о том, что день вторжения неумолимо приближался. Немецкая разведка предпринимала лихорадочные усилия, чтобы установить время и место десанта. Но Эйзенхауэр умело маскировал свои планы, и абвер так и не получил практически никакой достоверной информации о планах союзников[271].

Перед высадкой в Северной Африке Эйзенхауэр использовал различные средства дезинформации противника: действия агентуры, печать, радио. В частности, он прибегнул к очень простой, но исключительно эффективной уловке для дезинформации противника: в союзные войска стали поступать большие партии зимнего обмундирования. Немецко-фашистское командование сделало вывод о подготовке