и ориентировка о зловредных деяниях русского полковника.

Особенно были предупреждены жандармские подразделения на транспорте и пограничная стража. Словом, вся карательная машина Срединных империй была нацелена на поимку Алексея Соколова.

Виновник всей этой суматохи и его друзья не подозревали о том, что над ним нависла серьезная угроза. Даже осведомленная организация Стечишина узнала об этом слишком поздно — в день, когда уже прошла последняя встреча Соколова с Гавличеком в Будапеште. Предупредить Гавличека или Соколова не было никакой возможности, и Петр, лишь вернувшись в Вену, узнал о беде, грозящей другу.

…Паровоз быстро тянул пассажирский поезд Будапешт — Бухарест. В вагоне второго класса, в сидячем шестиместном купе ехали какой-то православный поп и «швейцарский торговец Ланг». Садясь на свое место, Алексей подумал, что это дурная примета — встретиться с незнакомым священником. Потом он стал себя успокаивать тем, что примета родилась во времена папы римского Александра Борджиа, который тайком, при помощи яда убил многих людей. Чтобы они не умерли без последнего причастия — преступник папа все-таки верил в святость обряда и не хотел грешить перед богом, — Борджиа посылал заранее попа исповедовать жертву, обреченную на смерть.

До румынской границы оставалось еще два десятка верст, когда в вагон вошел жандармский патруль, севший в приграничном венгерском Германштадте. Офицер невысокого чина, явно не славянин и не мадьяр, а, по-видимому, из богемских немцев-служак, в сопровождении двух солдат шел по коридору вагона, заглядывая лениво в купе. Соколов видел их еще на перроне в Германштадте. Они не очень насторожили разведчика.

Даже сейчас Алексей не чувствовал особого беспокойства, пока офицер, как ему показалось и сразу не понравилось, не задержался у двери их купе несколько дольше, чем у остальных.

Правда, хитрый жандарм, заметив человека, похожего по приметам на того самого русского разведчика, которого так упорно разыскивает вся тайная полиция империи, постарался не спугнуть его раньше времени. Но для Соколова было вполне достаточно и легкого сигнала опасности, который он интуитивно принял.

Поезд мчался, застилая окно сизым дымом. Когда патруль прошел и, по расчетам Соколова, должен был перейти в соседний вагон, Алексей выглянул из купе, словно намереваясь выйти покурить в коридоре. О, проклятье! У выходов на обе вагонные площадки стояли жандармы, положив руки на кобуры револьверов.

«Это плохой признак, — решил Соколов. — Значит, они получили приказ стрелять без предупреждения. Но в кого?! Неужели это слежка за мной?! Может быть, провалился Гавличек и выдал меня?! Нет, не может быть! К тому же команда о моем аресте не могла так быстро пройти по линиям связи…»

«Ланг» вернулся в купе.

«Может быть, здесь скрыта какая-нибудь другая причина? — принялся он размышлять. — Охотятся вовсе не за мной, например, за этим священником?»

Тут же Алексей сказал себе: «Не трусь и не лицемерь — ты прекрасно почувствовал, что жандарм „клюнул“ именно на тебя! Сейчас надо не заниматься самообманом, а решать, что делать? Можно, конечно, рискнуть, выбить чемоданом окно и спрыгнуть под откос. Но, во-первых, как поведет себя в этом случае поп? Во-вторых, даже если на полном ходу не переломаешь себе руки и ноги, а то и шею, окажешься на положении преследуемого зайца в местах, где нет ни явок, ни симпатизирующих людей… Когда только что началась война и особенно силен угар шовинизма… Может быть, отличные документы вывезут и на этот раз? Что же, надо идти навстречу опасности с высоко поднятой головой, презрев ее!..»

Время принимать решение истекло. В коридоре послышался топот множества ног, обутых в сапоги, и в дверях купе снова выросла фигура жандармского офицера. Соколов сидел с безразличным видом.

— Господин! Ваши документы! — требовательно протянул руку к «Лангу» жандарм. «Швейцарский коммерсант» не торопясь достал из серого дорожного пиджака бумажник, раскрыл его, вынул ленивым движением паспорт и протянул офицеру. Тот не глядя сунул его в карман.

— Следуйте за мной! — приказал он пассажиру.

Алексей, сохраняя спокойный вид, поднялся, застегнул пиджак и спросил ровным голосом:

— А как быть с моими вещами?

— Заберите их! — заявил офицер.

Тут Соколов возмутился. Он снял с сетки свой чемодан, повелительно сунул его солдату-жандарму, который ближе всех оказался к двери. Тот почтительно принял его.

— Я готов! — опять спокойно произнес Алексей.

Офицер пошел по узкому коридору вагона впереди арестованного. Сзади топали солдаты. Поезд начинал тормозить перед последней пограничной станцией.

Вагон остановился. «Ланг», предводительствуемый офицером, в окружении солдат жандармерии был доставлен в зал пограничной стражи. За деревянным барьером под охраной двух солдат томилась уже группа цыган, видимо, перешедших из Румынии в Австро-Венгрию.

За другим деревянным барьером, за обшарпанным столом сидел офицер более высокого звания, чем захвативший Соколова. Голубая форма императорской и королевской кавалерии украшала этого господина.

Соколов не проявлял внешних признаков беспокойства. Как солидный коммерсант он был уверен, что все формальности будут соблюдены и, когда господа офицеры удостоверятся в безупречности его документов, он будет отпущен для дальнейшего следования на том же поезде в румынскую столицу. Мысленно он ругал себя за торопливость и неосторожность.

Первый офицер подошел к старшему и что-то прошептал ему, показывая на Соколова. Ротмистр внимательно посмотрел на арестованного и зачем-то полез в стол. Он вынул оттуда кипу бумаг, порылся в них. Вдруг Соколов увидел, что пограничник извлекает его собственную фотографию и пару листков впридачу.

«Это провал! — понял Алексей. — Никакие документы не помогут!»

— Господин полковник Со-ко-лов?! — с издевкой, растягивая его фамилию, произнес ротмистр.

Понимание офицерской чести и рыцарские представления о войне не позволили Соколову юлить и выкручиваться.

— Да, это я! — гордо произнес Алексей.

— Есть ли при вас оружие? — встал австрийский офицер со своего стула.

— Нет, прошу запротоколировать, что я въехал в империю до объявления войны и не имел при себе оружия! — потребовал Алексей.

— Господин полковник! Вы арестованы! — объявил ему ротмистр и повернулся к младшему офицеру: — Немедленно освободите камеру от всякой швали, — распорядился австриец, — посадите туда русского и приставьте усиленный караул!..

Душный август заливал лица солдат и офицеров едким потом. Жара установилась над всей Европой, и к раскаленному солнцу на белесом небе потянулись дымы пожарищ Бельгии, Франции, Люксембурга, куда уже ступил сапог германского солдата.

По чистым и аккуратным бельгийским дорогам бесконечными колоннами шли серо-зеленые пехотинцы кайзера, цокали копыта лошадей уланских и драгунских полков, гремели колеса артиллерийских дивизионов и полевых кухонь.

Штурмовые отряды и дивизии правого фланга германской армии проламывали дорогу к незащищенной с севера границе Франции. «Пусть крайний справа коснется плечом моря!» — гласил приказ.

К вечеру 5 августа германские части подошли к фортам первоклассной бельгийской крепости Льеж, но, несмотря на внезапность своего появления, ночную бурю с грозой и ливнем, взять форты не смогли. Бельгийская армия оказала решительное сопротивление немцам, сорвав их расчеты. К седьмому числу им