певец Баян под звоны гуслей в первом действии поет свою вторую песню — печальный гимн памяти уже ушедшего Пушкина:

В сотнях изданий, в миллионных тиражах, на многих языках музыкальные издания идут в народ — пушкинские песни и романсы, десятки опер на пушкинские темы, в роскошно оформленных театрах и многочисленных клубах, при чудесных хорах и оркестрах, при участии чудесных певцов и певиц, в бесконечных радиопередачах — уже целых полтора века Пушкин идет и идет в народ.

Какие образы, какие мотивы, какие декорации, какая душевная реакция в массах! Мы всюду видим и слышим пушкинские мотивы и настроения: в «Иване Сусанине», в «Руслане и Людмиле», в «Борисе Годунове», в «Русалке», «Князе Игоре», в «Сказке о царе Салтане», «Золотом петушке», в «Евгении Онегине», в «Мазепе», в «Пиковой даме», «Дубровском», в «Алеко».

Пушкин и Глинка озвучили историю и быт русского народа, и Мусоргский, и «Могучая кучка», и Чайковский вошли в великий хор, славящий дело Пушкина.

С утра 27 января 1837 года в большой одиннадцатикомнатной квартире семьи Пушкиных на Мойке у Певческого моста, в бельэтаже старинного дома княгини Волконской, все шло как обычно.

Александр Сергеевич проснулся в восемь, встал с красного своего дивана, накинул старенький, в клетку халат, выпил чаю, сел за свой письменный стол — простой, очень большой. Занимал стол середину узкой светлой комнаты, был завален бумагами, перед столом — кресло. Слева два окна, справа — полки, заставленные книгами до самого потолка. Очень скромна была вся эта обстановка.

Занимался Пушкин за столом часов до одиннадцати, затем оделся, ему подали сани, и он уехал. Вскоре же вернулся в хорошем расположении духа, что-то напевал, прохаживался по кабинету. Увидев в окно, что к нему идет полковник Данзас, его товарищ по Лицею, встретил его в прихожей, и оба прошли в кабинет.

Данзас скоро уехал. Ударила пушка за Невой с верхов крепости.

Полдень 27 января.

В кабинет Пушкина вошел с поклоном Цветаев Федор Фролыч, главный приказчик, правая рука издатели А. Ф. Смирдина. Был он человеком угрюмым, малообщительным, как и его хозяин. Пушкин очень любил Цветаева.

Суровый книжник этот страстно любил литературу, был живым её каталогом и, не задумываясь, мог дать справку о любой русской книге, от Ломоносова до вышедшей в свет вчера, знал и о них все отзывы.

Пушкин очень весело встретил Федора Фролыча — ведь тот приехал к нему от своего хозяина Смирдина договориться о новом издании сочинений поэта.

Смирдин боялся пушкинского «Современника» как возможного опасного Конкурента своему ходкому журналу «Библиотека для чтения», и настолько, что даже предлагал поэту пятнадцать тысяч рублей отступного — лишь бы Пушкин не открывал «Современника». Деловые отношения между обоими издателями были очень тесными.

Цветаев уехал.

Пушкин сел за стол и снова работал. Написал деловое письмо Ишимовой, автору книги «История России в рассказах для детей», — Ишимова сотрудничала в журнале.

Пробило час.

Детей еще с утра отвезли в гости к княгине Ек. Н. Мещерской, дочери Н. М. Карамзина, — и в доме наступила тишина. Пушкин встал из-за стола, принял ванну, надел чистое белье. Вышел было в бекеше, но вернулся с улицы — мороз! Велел подать большую шубу и пешком пошел до извозчика.

Около двух пополудни подали лошадей Наталье Николаевне — она поехала за детьми: время им домой! На Дворцовой набережной ее выезд встретился с извозчичьими санями, в которых ехал Пушкин с Данзасом. Она их не заметила и спокойно вернулась домой около четырех. В комнатах зазвенели детские голоса, началась беготня.

Январские ранние сумерки заливали комнаты, в окнах гасли розовые снега. Стемнело. Пробило шесть. Прислуга, как обычно, замелькала в столовой, в буфетной, зазвенела посуда— накрывали стол к обеду: Пушкины обедали поздно, на английский манер, после семи.

Наталья Николаевна в своей комнате сумерничала со средней сестрой Азинькой — о Коко говорили сестры взволнованно, о старшей, как-то она теперь со своим мужем Жоржем Дантесом? Молодые! И что напишет им об этом маменька Наталья Ивановна? Она молчит. Долго нет писем:

Наталья Николаевна позвонила: «Дайте свечи!» Горничная Груня внесла в полутёмную комнату две горящие свечи с перламутровыми щитками на подсвечниках. Пора было обедать, ждали только Александра Сергеича…

К парадному подъезду медленно подъехала карета, внизу гулко хлопнула дверь, послышались голоса, потом шаги — кто-то быстро шел через буфетную, через столовую, шел прямо, без доклада. Зашевелилась гардина, показалась высокая фигура К. К. Данзаса, как всегда, с рукой на перевязи — полковник был ранен еще в Турецкую кампанию.

Сестры переглянулись, разом вскочили с дивана, Наталья Николаевна прижала руки к груди.

— Не волнуйтесь! — хрипло с морозу выговорил Данзас. — Александр Сергеевич только что стрелялся… С Дантесом… Легко ранен… Нет, нет — не опасно! — вытянул он руку на испуганное движение Натальи Николаевны.

— Где, где он? Господи…

— Его несут!

Наталья Николаевна ринулась птицей через столовую в прихожую. Морозом тянуло с мраморной, с колоннами, парадной лестницы, со всего дома сбегались люди, слышалось аханье, шепот, на полированных