Доктор Стокман (выловив из-под шкафа камешек, обращается в отворенную дверь гостиной). Еще один нашел, Катрине.

Фру Стокман (из гостиной). Ну, наверно, еще много найдешь.

Доктор Стокман (откладывает камешек к куче таких же, лежащих на столе). Я их буду беречь как святыню. Пусть Эйлиф и Мортен смотрят на них каждый день, а когда вырастут, получат их в наследство от меня. (Шаря под книжной полкой.) Что эта… как ее, черт, звать… ну, девчонка… не ходила еще за стекольщиком?

Фру Стокман (входя). Ходила, да он сказал, что вряд ли сможет прийти сегодня.

Доктор Стокман. Увидишь, не посмеет.

Фру Стокман. Да и Рандина думает, что он боится соседей. (Обращаясь в гостиную.) Что тебе, Рандина? А! (Уходит и сейчас же возвращается.) Тебе письмо, Томас.

Доктор Стокман. Посмотрим. (Вскрывает и читает.) Ну вот.

Фру Стокман. От кого это?

Доктор Стокман. От домохозяина. Отказывает нам от квартиры.

Фру Стокман. Да неужели? Такой порядочный человек…

Доктор Стокман (заглядывая в письмо). Не смеет поступить иначе, пишет. Ему очень жаль, но он не смеет идти против своих сограждан… против общественного мнения… он человек зависимый… не смеет наступать на ногу влиятельным лицам.

Фру Стокман. Вот видишь, Томас.

Доктор Стокман. Вижу, вижу. Все трусы у нас в городе. Ни один человек ничего не смеет из боязни других. (Швыряет письмо на стол.) Ну, да нам все равно, Катрине. Уедем в Новый свет и…

Фру Стокман. Ах, Томас, хорошо ли ты все это обдумал насчет отъезда?

Доктор Стокман. Уж не остаться ли мне тут, где меня выставили к позорному столбу как врага народа, заклеймили меня, повыбили у меня окна! И взгляни-ка, они разорвали мне черные брюки.

Фру Стокман. Ах, боже мой! Самые твои лучшие!

Доктор Стокман. Никогда не следует надевать свои лучшие брюки, когда идешь отстаивать свободу и истину. Ну да о брюках я не печалюсь, беда невелика, потому что ты можешь починить. А вот то, что чернь, толпа осмелилась напасть на меня, как будто они все мне ровня, – вот этого я не могу переварить до самой смерти!

Фру Стокман. Да они ужасно грубо обошлись с тобой, Томас. Но неужели нам из-за этого так-таки и бросить родину?

Доктор Стокман. По-твоему, плебеи в других городах не так же нахальны, как тут? Все один черт. Да наплевать, пусть себе собаки лают. Не в этом главная беда. Главная беда в том, что все люди в этой стране – рабы партий. Да, впрочем… пожалуй, на этот счет и на свободном Западе не лучше. И там свирепствует сплоченное большинство, и либеральное общественное мнение, и вся эта чертовщина. Но условия жизни там шире, крупнее. Люди там способны убить, но они не станут пытать тебя медленно. Они не берут в такие тиски свободную человеческую душу, как у нас. Да и в крайнем случае там можно будет держаться в стороне. (Ходит по комнате.) Знай я только, где бы можно было купить недорого девственный лес или какой-нибудь островок в Южном океане…

Фру Стокман. А мальчики, Томас?

Доктор Стокман (останавливаясь). Какая ты странная, Катрине. Неужели ты предпочла бы, чтобы мальчики выросли в таком обществе, как наше? Сама же ты вчера вечером сказала, что полгорода взбесилось; ну а если и вторая половина не сошла с ума, так потому лишь, что состоит из одних ослов, которым не с чего было сходить.

Фру Стокман. Ах, милый Томас, ведь и ты тоже… такой невоздержанный на язык.

Доктор Стокман. Ну вот! Да разве я не правду говорил? Разве они не переворачивают вверх дном все понятия? Не смешивают в одну кучу и правду и неправду? Не называют ложью то, что, я знаю, есть истина? Но всего нелепее – это матерые либералы, которые разгуливают здесь толпами и вбивают в голову себе и другим, что они люди свободомыслящие. Ты когда-нибудь слыхала что-либо подобное, Катрине?

Фру Стокман. Да, да, это нелепо, из рук вон, но…