домашние хлопоты.
Закончив хозяйственные дела, я занялась нашими птицами. Сменила воду, вычистила клетки и вынесла их в сад, чтобы птички побыли на солнце. У нас их ровно полдюжины. Уезжая из Б…, нам пришлось оставить Мазлума на попечение сына Хаджи-калфы. Мунисэ очень горевала, проливала слёзы по козлёнку. Чтобы девочка не грустила, я купила ей птиц. Потом возня с ними захватила и меня. Вот только соседский рыжий кот не даёт покоя нашим пернатым друзьям. Стоит мне вынести клетки в сад, как он тут как тут — уже сидит напротив, тихий и спокойный, чуть приоткрыв зелёные глаза. Он даже с нежностью смотрит на наших птичек, поглядывает и мурлыкает, словно рассказывает им что-то.
Сегодня я вынула одну птичку из клетки и поднесла к морде кота. Мне было интересно, как он будет себя вести. Коварное существо! Его жёлтая шерсть заволновалась, словно подул ветерок. Зелёные глаза заискрились, из мягких лап вылезли когти. Кот готовился броситься на пташку. Бедняжка, дрожа, съёжилась у меня в кулаке.
Я схватила свободной рукой кота за шиворот и сказала:
— Глядя, как ты сладенько щуришь свои зелёные предательские глазки, можно подумать, что ты грезишь об ангелах, живущих на небе. Но у тебя одно на уме: растерзать эту несчастную. Не так ли? Вот, смотри! Ну что, получил?
— И я разжала пальцы. Крошечная птичка встрепенулась и замерла, словно не веря в освобождение. Затем она легонько пискнула и полетела. Я приблизила к своему лицу морду кота, который с изумлением и тоской следил зелёными глазами за полётом птицы, и захохотала, издеваясь над ним.
— Ну, как, жёлтый дьявол, разорвал птичку?
Сердце моё восторженно билось. Я радовалась, словно отомстила не только этому жёлтому коту, но и всей их зеленоглазой породе, обижающей маленьких птичек.
Но моё веселье было омрачено жалобным писком других птиц. По-моему, они действительно жаловались, как бы говорили: «Почему ты и нас не осчастливишь, как нашу подружку?».
Повинуясь призыву сердца, желанию, которому невозможно не повиноваться, я подошла к клеткам с твёрдым намерением освободить всех птиц. Но вдруг вспомнила Мунисэ. Прижавшись щекой к прутьям одной из клеток, я сказала:
— Хорошо, вас можно выпустить, но что мы потом ответим Мунисэ, другому желтоволосому тирану? Что же делать, крошки? Как бы мы ни старались, нам не удастся навеки освободиться от рыжих деспотов.
После птиц настал черёд заняться собой.
Всегда, когда погода солнечная, я мою волосы холодной водой и наслаждаюсь, высушивая их на солнце.
Сегодня я сделала то же самое: взобралась на сливу и подставила мокрую голову лёгкому весеннему ветерку. Волосы мои уже отросли и доходили почти до пояса. В Б… я не рассказывала своим приятельницам, почему у меня стриженые волосы. Они считали, что женщине неприлично быть стриженой, вернее, это большой недостаток. Я специально доставала у кого можно, даже у Хаджи-калфы, различные средства для укрепления волос. А потом каждый считал это личной заслугой и, доказывая кому-нибудь чудодейственность своих средств, ссылался на мои длинные, пышные кудри.
Слива находилась как раз на уровне окна, где стояли клетки. Птицы распевали на все лады, уставясь на солнце блестящими бусинками глаз. Я посвистывала, передразнивая их, и раскачивалась на тонкой ветке, как на качелях. Вдруг мой взгляд упал на окошко соседнего дома, и что я увидела!.. За мной наблюдал наш сосед, полковой молла Хафиз Курбан-эфенди. Круглые гноящиеся глазки светились на толстой физиономии, как лампадки в мечети. Не могу передать, как я перепугалась! Хоть бы одета была поприличнее, а то — ноги голые, белая рубашка с большим вырезом. Инстинктивно я запахнулась в тяжёлую копну волос и кубарем скатилась вниз. На моё счастье, деревце было невысокое. До моих ушей донёсся вопль соседа: «Аман, эй, — вах!» Упала ́я, больно было мн́е, а кричал Хафиз Курбан- эфенди!
Мой сосед, имени которого я не могу произносить без смеха, был пятидесятилетним полковым моллой. Он без конца хвастался своим богатством. Я была в хороших отношениях с его женой, красивой молодой черкешенкой (ей не исполнилось и тридцати), стройной и черноглазой. Это она взяла сегодня с собой на гулянье Мунисэ. Детей у соседей не было, поэтому женщина очень привязалась к маленькой шалунье и полюбила её, как родную дочь.
Сегодняшнее происшествие испортило мне настроение. Ах, как всё нехорошо получилось! Бог знает, что обо мне теперь подумает пожилой молла.
Сейчас, когда я пишу эти строки, мои щёки горят от стыда, я чувствую, что покраснела до корней волос. Ах, господи! Стала учительницей, а всё ещё не избавилась от сумасбродных выходок. Недаром директор училища Реджеб-эфенди говорил: «Конечно, не дай аллах, но и к тебе когда-нибудь придёт смерть. Начнут хоронить, так ты имама рассмешишь, когда он будет читать надгробную молитву…»
Я намеревалась сегодня после обеда записать в дневник всё, что произошло за эти полгода. Бедный дневник не вынимался из портфеля с тех пор, как мы сюда приехали.
Я подошла к окну. Отсюда хорошо виден пролив и военные укрепления на берегу. В этом доме мы потому и поселились, что мне очень понравился вид на море… Больше наше жильё ничем не примечательно.
Спеша поскорее уехать из Б…, я согласилась на первое вакантное место, которое было мне предложено. Я не думала о том, понравится ли мне Ч…, не придавала никакого значения тому, что жалованье здесь скудное. Но, на моё счастье, местечко оказалось совсем неплохим: спокойный, славный военный городок. Кого бы вы ни спросили из его обитателей, будь то старожил или приезжий, об отце, брате, сыне, муже, вам скажут, что это либо солдат, либо офицер, — словом, военный. Даже многие учителя в школах — или полковые моллы, или полковые муфтии[89]; в общем, весь народ здесь имеет отношение к армии. Наш сосед Хафиз Курбан-эфенди надевает иногда вместе с чалмой военный мундир и даже цепляет сбоку саблю.
Женщины Ч… мне очень нравятся. Верные и работящие, простые и скромные, они довольны своей жизнью и всегда не прочь повеселиться. Каждую неделю здесь справляют свадьбы. А каждая свадьба со всевозможными торжественными предсвадебными вечерами под разными названиями длится ровно неделю. Выходит, женщины развлекаются почти каждый вечер. Сначала я не могла понять, как выдерживают их карманы. Но всё оказалось очень просто: например, каждая женщина надевает своё нарядное свадебное платье в течение десяти — пятнадцати лет к любой свадьбе. Затем это платье, чистое и аккуратное, переходит к дочери.
Развлечения у них очень простые. Какая-нибудь пожилая армянка играет на гармони. Если ей потом за это дадут отрез на скромное платье и немного денег, она бывает очень довольна.
Да, развлечения у женщин Ч… очень простые, они вполне удовлетворены ими. Как чудесно! Ах, почему я не родилась в этом городе! Как было бы славно в один прекрасный день выкрасить хной ногти и ладони в цвет хурмы!
Ну да что там… Теперь о другом. К моему удивлению, соседки полюбили меня. Только они сердятся, что я редко вижусь с ними и не разделяю их увеселения. Чтобы меня не считали заносчивой, я стараюсь оказывать всевозможные услуги и всячески помогаю как их дочерям в школе, так и им самим.
Моё любимое место в Ч… — лесок на берегу реки, называемый Ивовой рощей. В праздничные дни я не осмеливаюсь туда ходить, но в обычные вечера, после занятий, мы с Мунисэ иногда совершаем прогулки в рощу. Там растут не только ивы, но и чинары. Кто знает, сколько веков они стоят! У чинар обрезаны нижние ветви, поэтому стволы кажутся голыми; на самом верху густая крона. Если человека застают в роще вечерние сумерки, ему начинает казаться, будто он стоит под разрушенным куполом, не имеющим конца- края. В лучах заходящего солнца роща напоминает бесконечные ряды колонн. На той стороне реки тянутся сады, окруженные плетнями. Меж них вьются узкие тенистые тропинки. Глядя на эти тропинки издали, невольно думаешь, что они могут увести человека в какой-то другой мир, где сбудутся его самые заветные
