— Каков диаметр твоего ядра?

— Один фут.

— Калибр вполне достаточный.

— Это старинное ядро с нашей старой военной урки «Касс де Паргран».

— Она входила в состав Армады?

— Да.

— На ней было шестьсот солдат, пятьдесят матросов и двадцать пять пушек?

— Про то знает море, поглотившее их.

— А как определил ты силу удара воды об ядро?

— При помощи немецкого безмена.

— Принял ли ты в расчет напор волны на канат, к которому привязано ядро?

— Да.

— Что же у тебя получилось в итоге?

— Сто семьдесят фунтов.

— Иными словами, урка делает четыре французских лье в час.

— Или три голландских лье.

— Но ведь это только превышение скорости хода над быстротою морского течения.

— Конечно.

— Куда ты направляешься?

— В знакомую мне бухту между Лойолой и Сан-Себастьяном.

— Выходи поскорее на параллель, на которой лежит эта бухта.

— Да, надо как можно меньше отклоняться в сторону.

— Остерегайся ветров и течений. Ветры усиливают течения.

— Предатели!

— Не надо ругательств! Море все слышит. Избегай бранных слов. Наблюдай — и только.

— Я наблюдал и наблюдаю. Ветер дует сейчас навстречу поднимающемуся приливу, но скоро, как только начнется отлив, он будет дуть в одном направлении с ним, и тогда мы полетим стрелой.

— Есть у тебя карта?

— Нет. Для этого моря у меня нет карты.

— Значит, ты идешь вслепую?

— Нет. У меня компас.

— Компас — один глаз, а карта — второй.

— И кривой видит.

— Каким образом ты измеряешь угол, образуемый курсом судна и килем?

— У меня есть компас, а остальное — дело догадки.

— Догадка хороша, но знание лучше.

— Христофор Колумб основывался на догадке.

— Когда во время бури стрелка компаса мечется как угорелая, никто уже не знает, за какой ветер следует ухватиться, и дело кончается тем, что теряешь всякое направление. Осел с дорожной картой стоит большего, чем прорицатель с его оракулом.

— Но ветер пока еще не предвещает бури, и я не вижу повода к тревоге.

— Корабли — мухи в паутине моря.

— Сейчас ни волны, ни ветер не внушают никаких опасений.

— Черные точки, качающиеся на волне, — вот что такое люди в океане.

— Я не предвижу ничего дурного этой ночью.

— Берегись, может произойти такая кутерьма, что ты и не выпутаешься из нее.

— Пока все обстоит благополучно.

Взор доктора устремился на северо-восток.

Владелец урки продолжал:

— Только бы добраться до Гасконского залива, а там я отвечаю за все. Еще бы! Там я как у себя дома. Гасконский залив я знаю, как свой карман. Хотя эта лоханка довольно часто бурлит от ярости, но мне известны все ее глубокие и мелкие места, все особенности фарватера: близ Сан-Киприано — ил, близ Сисарки — раковины, у мыса Пеньяс — песок, у Буко-де-Мимисана — мелкие гальки; я знаю, какого цвета каждый камешек.

Он остановился: доктор не слушал его.

Доктор внимательно смотрел на северо-восток. Что-то необычайное появилось вдруг на его бесстрастном лице. Оно выражало ту степень испуга, какую только способна выразить каменная маска. Из его уст вырвалось восклицание:

— В добрый час!

Его глаза, ставшие теперь совершенно круглыми, как у совы, расширились от ужаса при виде еле заметной точки на горизонте.

Он прибавил:

— Это справедливо. Что касается меня, я согласен.

Судовладелец смотрел на него.

Доктор, обращаясь не то к самому себе, не то к кому-то, притаившемуся в морской пучине, повторил:

— Я говорю: да.

Он умолк, шире раскрыл глаза, с удвоенным вниманием вглядываясь в то, что представилось его взору, и произнес:

— Оно надвигается издалека, но отлично знает, что делает.

Часть небосклона, противоположная закату, к которой неотрывно были прикованы и взор и мысль доктора, была освещена, как днем, отблеском заходившего солнца. Этот отрезок, резко очерченный окружавшими его клочьями сероватого тумана, был синего цвета, но скорее свинцового, чем лазурного оттенка.

Доктор, всем корпусом повернувшись к морю и уже не глядя на судовладельца, указал пальцем на эту часть неба:

— Видишь, хозяин?

— Что?

— Вот это.

— Что именно?

— Вон там.

— Синеву? Вижу.

— Что это такое?

— Клочок неба.

— Это для тех, кто думает попасть на небо, — возразил доктор. — Для тех же, кто туда не попадет, это совсем иное.

Он подчеркнул свои загадочные слова странным взглядом, потонувшим в вечернем полумраке.

Наступило молчание.

Владелец урки, вспомнив двойственную характеристику, данную старику главарем шайки, мысленно задал себе вопрос: «Кто же этот человек? Безумец или мудрец?»

Костлявый палец доктора все еще был направлен на мутно-синий край горизонта.

— Синяя туча-хуже черной, — произнес доктор.

И прибавил:

— Это снеговая туча.

— La nube de la nieve, — проговорил хозяин, переведя эти слова на родной язык, для того чтобы лучше уяснить себе их смысл.

— Знаешь ты, что такое снеговая туча?

— Нет.