Зябко.

Возвращаясь к себе, меня привлекли раздающиеся из соседнего с моим блока кают «охи», «ахи» и стоны на фоне хриплого дыхания. Звук на корабле ночью разносится очень далеко. Не иначе как «порнуху» кто-то смотрит!

Увлекшись незамысловатым сюжетом, хозяева потеряли всякую осторожность: дверь приоткрыта «на сторожок», на диване сидят лейтенанты, уставившись в монитор компьютера, а там….

— Фу, господа офицеры. Не мерзко ли смотреть такое?

Лейтенанты потупились. Кто-то догадался выключить фильм.

— Этот диск мы изъяли у «контрактников» со Службы Живучести, завтра их командирам хотели отдать, да не утерпели, решили сами глянуть. — Стал оправдываться самый высокий.

И что им сказать? Мальчишки ведь ещё. Сам когда-то таким был. Любопытство — не порок. Главное, чтобы не пристрастились они к подобной грязи.

— Лет десять назад, ещё на первой своей «боевой» меня как-то муза посетила. Думаю, сегодня тот случай, когда можно озвучить для вас:

Ничего больше не сказав, я молча направился к себе в каюту. Пусть теперь лейтенанты помучаются в ожидании завтрашнего «разбора ночного залета». Ожидание наказания, порой, больнее самого наказания.

Подошел к концу и одновременно начался ещё один день на боевой службе. Мы уже в Норвежском море, а это значит, что скоро заплещутся за бортом волны родного Баренцева моря.

Что-то нарушилось в моём биологическом ритме. После ночных полётов я уснул сном младенца и проспал до самого обеда. Механически поел, не столько вникая во вкусовые качества пищи, а, сколько вспоминая свои ночные видения. Сны на этот раз были яркие, красочные, словно художественный фильм посмотрел, а вот о чём они — не помню. Часто так бывает: снится что-то интересное, до последнего тянешь, стараясь досмотреть до конца, а проснёшься — и забываешь всё, что видел. По-моему сегодня там было что-то из моего детства….

Вчера до поздней ночи провозился с оформлением документации. Только управился, как вернулся с крейсера «Петр Великий» мой сосед Слава, весь такой радостный, полный впечатлений от успешной работы и теплого приёма на флагмане Северного флота. Они с Сергеем Голубевым обкатали-таки свою новую методику.

На полном разборе полетов полковник Куклев отнесся сначала скептически к их изысканиям, даже попросил обосновать правильность её и точность определения параметров новым нетрадиционным способом. Конюхов вышел к доске, и в мгновение ока она оказалась исписанной всякими формулами, математическими выкладками, появилась схема. Всего пять минут понадобилось ему, чтобы рассказать и обосновать свою методику, и… в классе Дежурных Экипажей наступила настороженная тишина. Флотские инспекторы и представители различных штабов явно не ожидали ничего подобного от корабельного офицера. Некоторые даже встали и молча подошли поближе к доске. Молчание было недолгим. Вскоре появилось резюме: просто, ясно, понятно, а главное — всё правильно….

После разбора к себе в каюту я пошел один — Конюхова попросил зайти к себе кто-то из штаба ВВС Северного флота.

Мое одиночество оказалось не очень долгим — успел прочитать всего пару глав и приготовиться к ночному чаепитию. Мы с соседом любим почаёвничать на ночь. За беседой время летит незаметно, да и много нового узнаем друг от друга.

Сегодня был как раз такой случай. Вячеслав вернулся в каюту весь радостный, немного возбужденный. От былой его хандры и в помине ничего не осталось. Видать правду говорят: «Работа — лучшее лекарство от скуки и тоски».

Болтали долго, пока не обнаружили, что время давно уже перевалило за полночь. Теперь Слава сладко спит, а ко мне сон никак не идет. Уже и читать самую нудную книгу пробовал, и баранов мысленно считать — ничто не берёт. Наконец, выбрал удобное положение и стал вспоминать свои курсантские годы, частые разлуки с женой:

…Звонить часто не получалось, да для курсанта междугородние переговоры были дороговатым удовольствием. Выручали письма. Писали так часто, что вскоре это уже стало приятной ежедневной привычкой. В лейтенантские годы, пока моя Светлана, живя у родителей, оканчивала свой институт и защищала диплом, мы не изменяли своей привычке. Потом был Афган. С каким нетерпением я ждал вестей, особенно в первые месяцы! Умом понимал, что нужно время, чтобы мое письмо с номером полевой почты вместо обратного адреса сначала добралось до Луганска, чтобы, получить ответ, и, наконец, прервалось бы это затянувшееся томительное отсутствие вестей о самых близких людях.

Когда же я получил своё первое письмо, находясь «за речкой»? В апреле? Врядли, тогда бы запомнились мне традиционные в то время первомайские поздравления. На день Победы писем еще тоже не было. Если бы они были, то я запомнил бы это, ведь после дня Победы были мои первые «боевые» в «зеленке».

Время берёт свою дань памятью. Тот злополучный выход я помню до мельчайших подробностей, а о первых письмах позабыл….

Тусклый сумрак и теснота десантного отсека БМП (боевой машины пехоты) не позволяли расслабиться. Не добавляли мне уверенности и напряженные лица бойцов, что ехали вместе со мной. Их запыленные, пропахшие потом и пороховой гарью «хэбэшки» и «горняшки», глаза, неподвижно уставившиеся в противоположный борт, но видящие вместо него мелькающие кусты и деревья проклятой «зелёнки», откуда в любой момент можно ожидать хлесткого гранатомётного выстрела — всё это напоминало о том, что всем нам довелось пережить за прошедшие сутки.

Был бой. Был страшный бой. Был Серёга, и нет Серёги, как нет, и больше никогда не будет и тех бойцов, что оставили свои молодые жизни не за идеалы никому не понятной Апрельской революции, не за идеи Кремлёвских стратегов, забросивших их в эту дикую страну, а за своих товарищей, что все-таки выжили в этой мясорубке, за старлея с дырой с полспины, который до последних мгновений своих просил пить и всё жаловался, что у него мёрзнут ноги….