камеры циклотрона, дающий большой выход нейтронов.

«Биосфера» Вернадского, как и «Геохимия», вышла в 1926 году тиражом в две тысячи экземпляров и при жизни его не переиздавалась. Но такова уж взрывчатая сила заложенных в ней идей, что они, как круги по воде, расходились все дальше и дальше, вовлекая в школу Вернадского все новых и новых учеников.

Вот история еще одного из них.

Александр Михайлович Симорин, врач по образованию, младший научный сотрудник Саратовского микробиологического института, зашел как-то летом 1929 года к своему товарищу, жившему на даче за городом. Того не оказалось дома. Симорин шел из города пешком, устал и решил подождать хозяина. Выйдя в сад, он уселся в гамак и, заметив валявшийся в гамаке какой-то старый толстый журнал, взял его в руки. Не глядя на название журнала, он стал листать его с конца и напал на небольшую рецензию о «Биосфере».

Молодой доктор прочел рецензию, трижды с глубоким вниманием перечитал приведенные там цитаты и встал с неясным пониманием действительности. Так обычно приходят в чувство люди, пролежавшие долгое время без сознания. Гость забыл о хозяине и быстро пошел в город, испуганно оглядываясь на солнце, клонившее день к вечеру. Через два часа драгоценная книжечка была в его руках.

Зимой в 1930 году Симорин вырвался на съезд микробиологов в Ленинграде. Предел его желаний сводился к тому, чтобы взять для своей кандидатской диссертации биогеохимическую тему у Вернадского. Но как добраться до мировой знаменитости, он не знал.

Ему посоветовали пойти просто в биогеохимическую лабораторию Академии наук на улицу Рентгена. В перерывах между заседаниями микробиологов Симорин поехал в радиевый институт, поднялся в лабораторию и спросил: не может ли он переговорить с академиком Вернадским?

Ему ответили:

– Академик Вернадский бывает здесь редко и в разное время. Но вы можете предварительно переговорить с его заместителем. Он здесь.

Симорин направился к заместителю и, приостановившись на минуту перед дверью, чтобы отдышаться, вошел. Его встретил молодой человек невысокого роста, такой же, как он, блондин, но с яркими голубыми глазами. Это был Александр Павлович Виноградов. Он выслушал посетителя с большим вниманием, коротко спросил, где он учился, и, узнав, что Симорин работает, кроме микробиологического института, еще и у Владимира Васильевича Челинцева, профессора Саратовского университета по аналитической химии, сказал, что попробует созвониться с Вернадским.

Соединившись с Вернадским, Виноградов спросил, когда он может прийти с планом работ, а затем сообщил о молодом докторе из Саратова. Судя по той половине разговора, которую Симорин мог слышать, Виноградов просил академика принять приезжего. Переговорив, Александр Павлович с приветливой улыбкой сказал:

– Ну вот, Владимир Иванович примет вас завтра... – И затем строго предупредил: – Вы придете ровно в два часа, не опаздывая ни на минуту. Если опоздаете, академик может вас не принять, во всяком случае, репутация ваша в его глазах будет испорчена... Вы не должны отнимать более десяти минут, постарайтесь уложиться в эти десять минут. Когда академик встанет, не задерживайтесь и уходите. Итак, главное: не опаздывать ни на минуту! Желаю вам успеха!

На другой день, тщательно выверив свои часы, Симорин отправился на Васильевский остров. Без четверти два он был на Седьмой линии и, пройдясь несколько раз мимо дома, без трех минут два остановился на площадке. На одной из дверей канцелярские кнопочки прочно держали простую визитную карточку с именем хозяина. Без одной минуты два, теряя дыхание, Симорин дал короткий звонок.

Дверь открыла Наталья Егоровна. Никогда еще, ни раньше, ни после Александр Михайлович не видывал таких хороших, простых и приветливых лиц. Она спросила:

– Вы договаривались с Владимиром Ивановичем?

И когда он ответил, она провела его в прихожую, указала на дверь кабинета и сказала:

– Раздевайтесь и проходите в кабинет.

Гость начал раздеваться, слыша удалявшийся женский голос:

– Доктор из Саратова, о котором говорил вчера Александр Павлович...

Все это было проще того, как можно было ожидать. Только смутила необходимость, раздевшись, пройти одному в кабинет. Не найдя там никого, Александр Михайлович растерянно, не садясь и не двигаясь, стал ждать. Он увидел книжные полки, много столов, обыкновенные комнатные цветы на окнах и в корзинах.

– Ну, где же, где этот доктор? – послышалось сзади.

Все тот же стройный, совсем не горбящийся Владимир Иванович вошел в кабинет легкой и быстрой походкой. Гость назвал себя, он ответил, пожимая его руку:

– Вернадский Владимир Иванович. Так меня и называйте!

Он сел в свою венскую плетеную качалку, усадил гостя возле себя на диван и пригласил к разговору:

– Ну рассказывайте теперь, как вы ко мне попали?

Александр Михайлович рассказал все так, как было, и прибавил виновато:

– Я знаю только биосферу!

– А вот сейчас я вам дам и наши новые работы...

Владимир Иванович встал, подошел к полкам, взял несколько оттисков и снова сел в качалку.

– Что же вы хотите от нас? – спросил он.

– Я бы хотел, Владимир Иванович, получить тему для работы, – ответил Симорин и встал, так как десять минут уже прошли.

Владимир Иванович остановил его:

– Сидите, сидите. Давайте хорошенько познакомимся. Расскажите, что вы читали. Не теперь, а вообще, с детства, с гимназии...

– Читал Майн Рида, Жюля Верна, Фенимора Купера... – смущенно перечислял молодой доктор, виновато взглядывая на Вернадского.

– Рассказывайте, рассказывайте, это все очень интересно!

Владимир Иванович говорил это не для того, чтобы ободрить рассказчика. Он глубоко интересовался бессознательным стремлением человека к науке, в которой видел природное явление.

Доктор из Саратова был очень искренен, вежлив и скромен. Владимир Иванович неожиданно спросил:

– А вы могли бы поехать куда-нибудь, например, на север, скажем, для того, чтобы собирать там космическую пыль?

Симорин готов был ехать куда угодно, делать все, что предложат: ничто не привязывало его к Саратову. Он сказал это и опять встал.

– Подождите еще, – вновь остановил его хозяин, взглянув на часы, – будем пить кофе.

Почти в тот же момент портьеры на двери распахнулись, чьи-то руки втолкнули металлический столик на колесиках, который подкатился к ногам Вернадского. На столике были чашки, кофейник, сыр,