написать записку и подробные правила; я почел свое поручение исполненным и уехал в Петербург».

Арест Чернышевского, последовавший вскоре после поездки в Москву, разрушил иллюзии Вернадского. Он махнул рукой на свой журнал, издал собрание сочинений Марии Николаевны и ее «Опыт популярного изложения основных начал политической экономии» и занялся воспитанием своего сына, худенького, болезненного мальчика, возбуждавшего во всех большие ожидания.

Вскоре Иван Васильевич женился вторично – на Анне Петровне Константинович, дочери украинского помещика из старых знакомых Вернадского. Она давала уроки пения в Петербурге и участвовала в известном хоре композитора М. А. Балакирева. Начинавшая уже толстеть веселая девушка с яркими голубыми глазами и звонким голосом наполнила дом смехом, пением, музыкой.

Ночью 12 марта 1863 года у Вернадских в Петербурге на Миллионной улице родился сын Владимир, а затем две сестры ему – Ольга и Екатерина.

Петербургское детство не осталось в памяти Владимира Ивановича. Ему исполнилось четыре года, когда семью поразила катастрофа. Однажды в заседании политико-экономического комитета Вольного экономического общества Иван Васильевич вступил в жаркую схватку с противниками, страстно доказывая, что нельзя смешивать крупное производство и крупную земельную собственность.

– Ибо, как указываю я уже в моем проспекте политической экономии, крупная земельная собственность является препятствием к благоденствию поселян... Вот, пожалуйста, страница...

Он наклонился к столу, вглядываясь в лежащую перед ним брошюру, и вдруг, уронив голову на руки, потерял сознание.

Со всеми мерами предосторожности отвезли его домой. Врачи нашли у него кровоизлияние в мозг.

Оправившись, Иван Васильевич прекратил чтение лекций и общественную деятельность, взял тихое место управляющего Харьковской конторой Государственного банка и перевез семью в Харьков.

Этот переезд стал первым воспоминанием из дней детства пятилетнего мальчика. Он помнит, что часть пути, до Белгорода, ехали по железной дороге, а дальше на лошадях. Название города ему запомнилось, вероятно, из-за белых холмов по дороге, невиданных и странных для маленького петербуржца. В Харькове и прошла счастливая, невозвратимая пора детства Владимира Ивановича, которое он делил со старшим, сводным братом и младшими сестрами.

– Мой брат был одаренный художник и поэт, очень много обещавшая личность! – говорил Владимир Иванович.

Брат выучил его читать и писать, брат увлек его в книжное царство сказок, подвигов, приключений, нравственной чистоты и науки.

Немало внимания уделял младшему сыну и отец. Он говорил с ним просто и серьезно, как с равным, не возводя стены между жизнью взрослых и детей.

Как-то раз к Ивану Васильевичу зашел Дмитрий Иванович Каченовский, профессор Харьковского университета и большой его приятель. Он только что вернулся из-за границы и рассказывал о Гарибальди, о франко-прусской войне. Володя сидел в сторонке, листая «Ниву» с военными картинками. Вдруг отец позвал его. Володя подошел. Отец, продолжая разговор с Каченовским, сказал:

– Еще мой отец был уверен, что я доживу до конституции в России. Но теперь я уверен, что доживет до этого только мой сын!

Летом на Ильинскую ярмарку отделение Харьковской конторы отправлялось в Полтаву, и Вернадские перебирались туда, как на отдых. Ярмарочная толпа, лавки с яркими выставками, пестрые платки, кофты и юбки женщин, крики торговцев, рев голодных коров, выведенных на продажу, – все обращалось в какой-то оглушительный праздник.

Полтавские родственники Вернадских чуть не вступали в споры, где, у кого им жить, когда, кому и где их принять.

Это были самые веселые дни раннего детства Владимира Ивановича.

Жизнь в Харькове вообще представлялась мальчику самой лучшей жизнью, какая может быть на свете. Дело было не в сытости и довольстве. Развращающее влияние их резко ограничивали отец и мать, не выносившие барских замашек. Им вторила и старая няня.

Стоило только Володе грубо сказать ей что-нибудь, ответить слугам небрежно, как она серьезно и грустно выговаривала ему:

– Что ты это? Теперь нет крепостных, бар тоже нет, все люди...

Радость жизни мальчику приносили мысли и книги, разговоры с отцом и с двоюродным дядей Евграфом Максимовичем Короленко.

По воспоминаниям Владимира Ивановича, то был оригинальный, сам себя образовавший, много знающий человек. Самолюбивый до крайности, остроумный и обидчивый, он поражал мальчика своей глубокой добротою и в то же время наивным эгоизмом, который, однако, очень шел к его либерализму и независимости. Он говорил, например, что никак не может понять, как можно, не будучи сумасшедшим, самому идти на костер, подобно Джордано Бруно.

– Нет, я как Галилей, – говорил он. – Если ко мне попы пристанут, так я двадцать раз перецелую им все кресты, а сжигать себя не дам!

Мальчик мечтал о подвигах после чтения своих книг, но осудить дядю не решался и считал своим долгом в будущем оправдать работой и свою и дядину жизнь.

Навек остались у Владимира Ивановича в чистой памяти детства темные зимние звездные вечера, когда перед сном он ходил с дядей гулять по тихим улицам Харькова. Оба любили небо, звезды, особенно Млечный Путь; оба любили – один рассказывать, другой слушать. После таких рассказов падающие звезды оживлялись воображением мальчика. Луна населялась необыкновенными существами, и жажда постигнуть космос обращалась в тайную страсть.

В 1873 году Володя поступил в первый класс харьковской гимназии и охотно взялся за учебники. Перед этим он провел лето в Основе, наследственной усадьбе знаменитого украинского писателя Григория Федоровича Квитка-Основьяненко. Володя читал впервые его украинские повести. Они напоминали гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки», но были ближе – к тому, что Володя видел вокруг себя.

Он много читал, жил замкнуто, своей скрытной жизнью и неохотно водился со сверстниками.

В летние каникулы, при переходе из первого во второй класс, Володя совершил с отцом первое заграничное путешествие. Главной целью поездки была международная выставка в Вене, и Вернадские выехали всей семьей, даже с няней и воспитательницей. Но Анне Петровне везде не нравилось: и в Вене, и в Праге, и в Дрездене, и даже в Венеции.

– Какое может быть сравнение с Петербургом, где эти белые ночи, такая красота... – говорила она.

Иван Васильевич сократил выработанный им маршрут, и Вернадские возвратились раньше времени. С тех пор Анна Петровна слышать не хотела о загранице, мечтала только о Петербурге с его непонятной тогда Володе красотой и белыми ночами.

Остаток лета провели в Полтаве, и Ильинская ярмарка показалась Володе и девочкам веселее, чем Венская выставка.

Осенью Володя с удовольствием отправился в гимназию. Но этот год его жизни омрачила неожиданная смерть старшего брата.

Володю поразило лицо юноши в гробу: оно было спокойно и красиво, как бывает лицо человека, после долгих трудов и страданий достигшего цели.

В то лето поехали не в Полтаву, как всегда, где все дышало памятью об умершем, а в Вернадовку. Так называлось имение Вернадских в Моршанском уезде Тамбовской губернии после того, как ближайшую станцию новой Сызрано-Вяземской железной дороги поименовали Вернадовкой, в уважение деятельного участия Ивана Васильевича в проведении дороги.

Новая должность управляющего конторой Государственного банка никак не отвечала прирожденной живости характера Ивана Васильевича, и он в этой должности оставался недолго. Когда отвлекавшее на себя его энергию строительство дороги закончилось, Иван Васильевич решил бросить Харьков и возвратиться в Петербург к журнальной и издательской деятельности.