Мне странно сочетанье слов — «я сам»,Есть внешний, есть и внутренний Адам.Стихи слагая о любви нездешней,За женщиной ухаживает внешний.А внутренний, как враг, следит за ним,Унылой злобою всегда томим.И если внешний хитрыми речами,Улыбкой нежной, нежными очамиСумеет женщину приворожить,То внутренний кричит: «Тому не быть!Не знаешь разве ты, как небо сине,Как веселы широкие пустыниИ что другая, дивно полюбя,На ангельских тропинках ждет тебя?»Но если внешнего напрасны речиИ женщина с ним избегает встречи,Не хочет ни стихов его, ни глаз —В безумьи внутренний: «Ведь в первый разМы повстречали ту, что нас обоихВ небесных приютила бы покоях.Ах ты ворона!» Так среди равнинБредут, бранясь, Пьеро и Арлекин.
<1917?>
«Я, что мог быть лучшей из поэм…»
Я, что мог быть лучшей из поэм,Звонкой скрипкой или розой белою,В этом мире сделался ничем,Вот живу и ничего не делаю.Часто больно мне и трудно мне,Только даже боль моя какая-то,Не ездок на огненном коне,А томленье и пустая маята.Ничего я в жизни не пойму,Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится,Было хуже Богу моему,И больнее было Богородице».
<1917?>
Ангел боли
Праведны пути твои, царица,По которым ты ведешь меня,Только сердце бьется, словно птица,Страшно мне от синего огня.С той поры, как я еще ребенком,Стоя в церкви, сладко трепеталПеред профилем девичьим, тонким,Пел псалмы, молился и мечтал,И до сей поры, когда во храмеВсемогущей памяти моейСветят освященными свечамиСтолько губ манящих и очей,
