Чжан-чжи и Гао Сянь-чжи, но поэты, воспевшие подвиги корейских войск эпохи Тан, жили в XV в.1190.
Трудно сказать с уверенностью, использовали ли они старые корейские стихи, или сделали перевод созвучных им китайских, или сами воплотили живую традицию военной славы, дошедшую до них через восемь веков, но так или иначе ситуация, описанная ими, неповторима и вполне соответствует эпохе, интересующей нас.
Можно думать, что эти воспоминания были созвучны настроениям поздних поэтов и они сознательно воскресили минувшее.
Сравнение той и другой линии развития поэзии наглядно свидетельствует о внутренней борьбе, раздиравшей империю Тан и великолепную столицу Чанъань:
Цуй Жун 1191
Над Западным морем луна восходит... Ветер с границы сердце волнует. Свет переходит гор границы – Вся необъятность меняет облик! Рвутся к просторам войска Китая, Конница варваров ищет бреши. Вражеской флейты ночное пенье Нас отравляет тоской по дому...
Ким Чон Со 1192
Воет северный ветер в верхушках деревьев, На снегу блеск луны ледяной. На границе за тысячу ли от родных Стал на стражу я с длинным мечом. Грозен посвист мой... Грозен пронзительный крик. Нет преград для меня на земле.
Ван Чан-лин 1193
Коней напоив, через реку прошли – Вода ледяная, а ветер остер. Усталое солнце садится вдали. Я мрачно гляжу на Линь-тао простор. Во время сражений былых, говорят, Высок и отважен был дух у солдат. Теперь же рассеялось все, как в пустыне, Лишь кости убитых белеют в полыни.
Ким Чон Со
Мы взнесли над Чанбэксаном знамя, Туманган переходили вброд. Эй вы, горе-мудрецы, скажите, Трусами считаете ли нас? А кого изобразит художник Для покоев славных в Линянгэ?1194
Сравнение говорит само за себя, причем список китайских антивоенных стихов можно еще умножить. Например, Ду Фу прямо заявляет: «И я, старик, позволю усомниться, что странам надо расширять границы»1195. Это отнюдь не миролюбие, так как победы над варварами ему весьма импонируют, и, наконец, не мог же он не понимать, что единственный способ избавиться от набегов кочевников – выдвинуть как можно дальше пограничные войска. Нет, ему важно осудить династию и двор, пирующие на золотых блюдах, увезенных из Алого дворца, т.е. дворца династии Суй1196. При этом нужно отметить, что сами танские монархи искали компромисса со своими китайскими подданными и, как мы уже видели, становились жертвами своей доверчивости. Однако отпадение тюрок сделало степную опору трона столь неустойчивой, что достижение внутреннего мира стало насущной задачей принявшего престол императора Сюаньцзуна.
Постепенно, но неуклонно китайцы забирали власть при дворе. В 739 г. Конфуцию был присвоен титул принца и соответственно изменены церемонии, посвященные его памяти1197. Затем для получения чина стало необходимо гуманитарное образование, причем на этом поприще китайцы легко обгоняли тюрок и монголов; в 754 г. была основана академия Ханьлинь для подготовки чиновников. Началась борьба между «аристократами» и «учеными». Последние, искусно составляя доносы, одолели, и главой правительства оказался их ставленник Ли Лин-фу1198. Все это принесло Китаю гражданский мир и позволило Сюаньцзуну сосредоточить внимание на степной политике.
Перелом.Все перенесенные Империей неудачи не заставили нового императора, Сюаньцзуна, отказаться от борьбы за гегемонию в Азии. У него появился весьма полезный помощник – сам Капаган-хан. Со свойственным китайцам прагматизмом «Таншу» объясняет изменение ситуации личными особенностями хана: «бесчеловечно поступал с подданными, а когда состарился, стал глупее и неистовее. Аймаки возроптали и начали отлагаться»1199. Действительно, в конце 714 г. карлуки, хулуву (кит. хуву) и шуниши1200, воевавшие против Кюль-тегина, предложили Империи принять их в свое лоно. Западные тюрки в Семиречье и Притяньшанье восстали против каганата в пользу Империи. На сторону Империи перешли татабы и вслед за ними кидани1201. Но хуже всего для хана было то, что токуз- огузы, «его собственный народ», присоединенные, а не покоренные, тоже восстали, а три тюркских наместника – в Гоби, Иньшане и на Алтае – перешли на сторону врага.
Попытка тюрок разрушить опорный пункт имперцев в Джунгарии – Бишбалык – закончилась полным разгромом тюрок1202. При этом один из тюркских полководцев попал в плен и был обезглавлен перед городскими воротами, а другой, не смея вернуться к хану, бежал в Китай. К началу 715 г. верные тюркскому хану войска казались островами среди моря восстания.
В Онгинской надписи отражена вся серьезность создавшегося положения, не допускающего отступления. «Снова токуз-огузские беги стали нам врагами. Они были могущественны. Хан пошел... Мы не более чем отребье; мы видели, что нас мало, а их много. Нападем... Я сказал моим бегам: „Мало нас“»1203. В довершение беды третий сын хана, бывший послом в Китае, умер, и, хотя его прилично похоронили, это было слабым утешением.
Возникает вопрос: чем объяснить такой резкий перелом в настроениях кочевников? Ведь для того, чтобы поднять народ на восстание, недостаточно появления иноземного эмиссара. Очевидно, власть каганата в степи была не так уж популярна. Попробуем разобраться в причинах внутренней розни и взаимного ожесточения.
Китайская версия, объясняющая взрыв восстания поглупением хана, явно несостоятельна. Более глубокое понимание вопроса мы находим в орхонских надписях. Правда, там тоже приводится как причина восстания непонимание народом своей пользы и «низость», но наряду с этим излагается идеал государства, который мало кому из подданных и соседей мог нравиться. Лучшее, по мнению автора надписи
