Боже, она все неверно поняла. Он должен как-то убедить ее. Он не мог отрицать своих чувств к Энни. Но в чем состояла правда? Он не мог определить свои чувства и только смутно осознавал, что он любит двух женщин, двух сестер, которые были такими разными, как день и ночь… и что две части его сердца не были равны целому.

– Лорел, я…

– Джо, ты можешь просто уйти. – Она кинула на него гневный, раздраженный взгляд… затем вдруг протянула руку, чтобы остановить его:

– Подожди, а твой отец уже знает… что ты собираешься делать?

– Даже если я скажу ему, он наверняка не сможет понять. Он уже очень плох. Ты помнишь, когда мы приходили к нему на прошлой неделе, он сказал, что Гитлер только что оккупировал Польшу. А вчера он даже не узнал меня. И это все не ново. – Он едва заметно улыбнулся. – Поэтому это все так тяжело. Всю свою жизнь мне хотелось получить от своего отца больше, чем он хотел… или способен был… дать мне. А сейчас уже слишком поздно.

– Он любит тебя, Джо. Возможно, он не всегда показывал это, но я знаю, это правда.

Даже если это было не совсем так, он испытывал к ней благодарность за то, что она так сказала:

– Возможно, это и так, я не знаю. Единственное, что я знаю, это, что мне очень не хочется делать то, что я вынужден делать. Возможно, что он не лучший отец на этом свете, но у него есть мужество и он личность. Ты когда-нибудь видела, как рубят старые пятисотлетние секвойи? Я испытываю то же самое, когда вижу, как отец умирает. – Джо показалось, что он тоже теряет точку опоры и может упасть.

Ему не хотелось уходить. Если бы он настоял на том, чтобы выяснить все здесь и сейчас, то Лорел, и он знал это, возможно, сдалась бы. И тогда бы все урегулировалось, но только на несколько дней. Но в конечном счете ничего не изменится. Возможно, она в чем-то права. И разве она не заслужила того, чтобы он выполнил ее желание? И кто знает… может, это поможет им.

«Боже, но если так, то почему ему было так больно?»

– Я возьму кое-какие вещи, – сказал он, и эти слова глухо отозвались у него в ушах.

– Ты будешь жить в квартире? – Она бросила на него жалобный взгляд и быстро добавила: – Адам будет спрашивать.

– Да, конечно. – Ему надо было собраться с мыслями. Затем он вспомнил о своей квартире на Двадцать первой улице Он оставил ее себе потому что квартирная плата была очень мала и он мог завалиться туда, когда после тяжелого вечера на работе он был слишком измученным, чтобы ехать домой. Но опять поселиться там?! Чтобы Адам приезжал туда навестить его, как будто он был ему добрым дядей, а не его отцом, заходящим в комнату каждый вечер, чтобы укрыть одеялом.

Он почувствовал, как у него сдавило переносицу и голову за ушами. Нет, сейчас он не должен думать об Адаме. Позднее, когда его сердце не будет колотиться, как перегретый мотор, он подумает об Адаме.

– Я позвоню ему завтра, – сказал он ей.

– Что мне сказать ему за завтраком?

Джо запнулся. Он вдруг понял, что под угрозой была не только безопасность Адама. Но, возможно, и их с Лорел будущее.

У них столько было общего. Не только Адам, но и совместно прожитые годы. И хорошие, и смешные минуты, например, та вечеринка, которую они устроили, когда вышла книга, проиллюстрированная Лорел, «Мальчик, который ненавидел ванны», а в это время у них в подвале стояла сточная вода. И очень грустные минуты, когда у Лорел были выкидыши. Были такие шутки, над которыми бы стали смеяться только они. Были общие воспоминания, альбомы с фотографиями, интересные только им одним.

Нет, он не хотел потерять все это.

Он вдруг явственно представил себе Лорел в красивом цветастом платье, она собиралась в Карнеги- Холл на фортепианный концерт. Она сидит за туалетным столиком, склонив голову в сторону и старается надеть жемчужные серьги, и он увидел ее отражение в зеркале: она, казалось, улыбалась ему, брови ее были чуть приподняты. И хотя они не сказали друг другу ни слова, он знал, что ей надо было застегнуть серьгу.

Почему он думал об этом сейчас? Такой пустяк. Но, возможно, подумал он, это и была истинная сущность брака, не дикая страсть, а простой, иногда бессловесный язык, понятный мужу и жене. Не взлеты и падения, а короткие, тихие моменты, которые связывают людей. Ведь именно они составляют существо вселенной.

И тогда Джо сделал то, что ему хотелось с той минуты, как увидел ее. Он пересек комнату двумя широкими шагами и крепко обнял ее, запах ее духов, как запах цветка раздавленного неосторожным ботинком, окутал его приятной, дурманящей сладостью.

– Скажи ему, что я вернусь, – пробормотал он и быстро вышел из комнаты.

Сидя в мрачном бюро юридической конторы «Амаду и Фуршвилль» на улице Сен-Лазар, Анри чувствовал себя так, как будто его заперли на душном чердаке, заваленном заплесневелым старьем. Он заметил, что деревянные панели на стенах были источены червяками, а вокруг окон в форме вееров, выходящих на улицу Комартен, были оторваны обои. В тусклом утреннем свете, проникающем в комнату сквозь потрепанные плюшевые занавески, громоздкая мебель в стиле ампир с металлическими украшениями казалась траурной. И, mon Dieu, когда, интересно, старик Амаду в последний раз открывал окно? В комнате воняло пылью и застоявшимся табачным дымом. А сам седовласый адвокат, сидящий за бюро в стиле Людовика XV, неуклюжими движениями набивал трубку, он казался еще более древним, чем эта мебель. И все же он соответствовал ситуации. Жирод-старший пережил всех своих друзей, так почему же его последнее распоряжение не может читать человек-тень?

Анри перехватил взгляд Франсины. Она сидела по-военному прямо, вполоборота к нему. Ее темные волосы были стянуты в пучок, и это только усиливало заостренность черт ее лица. Она была одета в безупречно белый костюм из шерстяного крепа, отделанный синим букле, в шелковые чулки и черные кожаные туфли на высоких каблуках. У нее был очень самодовольный вид… и он хорошо знал, что это означает. Точно такое же выражение было на ее лице, когда она выгнала последнего любовника Жан-Поля с его должности учителя и отправила обратно в Алжир. Конечно, Франсина никогда бы не созналась, что их