– Ты ведь хочешь избавиться от простуды, правда? Энни здесь нет, и тебе придется слушаться свою противную старую мамашу. – Лорел обняла его за плечи и повела к дому. – А знаешь, у меня есть для тебя сюрприз, но я тебе ничего не скажу, пока ты не ляжешь в кровать.

Он радостно посмотрел на нее:

– Ты купила их.

– Я ничего не говорила.

– Это наклейки! Ты купила их! Ты купила их! – Он начал неистово плясать, затем остановился и с сомнением взглянул на нее: – Так ты купила их?

Лорел хотелось сделать ему сюрприз, но этот взгляд, такой же взгляд она видела на лице Джо, когда он получал в подарок что-то такое, чего не ожидал, как в тот раз, когда она нарисовала его во сне, вставила рисунок в рамку и подарила ему на день рождения. Она кивнула, а сердце ее еще сильнее, почти до боли, сжалось.

– Можно мне остаться и показать Энни?

– Только после сна.

Когда ей удалось утихомирить Адама, он лежал у себя в комнате, хотя на это ушло порядочно времени, так как он был слишком возбужден из-за новых наклеек Звездных войн, и Лорел налила себе чашку чая и отнесла ее в свободную комнату, из которой она сделала себе студию. Она очень любила эту комнату, хотя она и была самая маленькая в доме. Окна комнаты выходили на восток, и поэтому в ней всегда утром было солнце, и было очень хорошо рисовать. Вечером же она обычно шила на стоящей в углу старой швейной машинке «Зингер» – сейчас она шила нарядное платье для Энни, в котором та собиралась появиться на шоколадной ярмарке в конце следующей недели. Ее сестра могла позволить купить себе платье и у Халстона и у Валентино, но она увидела это платье в итальянском журнале «Вог» и влюбилась в него. И, конечно, Лорел с радостью согласилась сшить его для нее… хотя найти время было труднее, чем сшить само платье.

Лорел взглянула на стену справа, которая от пола до потолка была покрыта пробковой доской. К ней булавками были приколоты десятки рисунков, у некоторых завернулись углы, и все это придавало комнате неряшливый вид. Ее чертежная доска стояла у окна, и на ней тоже было несколько незаконченных рисунков. Рядом стоял мольберт и старый сервировочный столик с красками и кистями. Остальные ее вещи – большие листы картона и бумаги для рисования, холсты, кисти, банки с гипсом, бутылки со скипидаром и фиксатором, коробки с обрезками ткани, большие пластмассовые банки с сухими красками и жестяные банки из-под кофе с карандашами для Адама – были аккуратно расставлены на полках, которые они с Джо повесили на южной стене. В комнате пахло деревом, льняным маслом и скипидаром, и от нее самой, от ее волос и одежды тоже всегда исходил этот же запах, как будто это были духи, которыми она постоянно пользовалась.

Лорел села на высокий табурет перед чертежной доской и начала пристально вглядываться в рисунок, на котором было изображено созвездие Единорога, мерцающее в лучах серебристого света.

У нее было несколько замыслов следующего рисунка, и ей хотелось сделать зарисовки, пока она их помнила. Она вырвала чистый лист из блокнота, посмотрела на него и вдруг почувствовала, что не знает, что рисовать. Через несколько минут она согнула руки и облокотилась на наклонную поверхность стола. Глядя через окно в осенний сад с его голыми яблонями и пожелтевшими стеблями малины, она вдруг ощутила прилив усталости. То же самое она испытывала во время беременности: сонливость и оцепенение.

Лорел почувствовала, что у нее сдавило грудь. Дети… все трое. Хотя они были совсем крошечными, как булавочная головка, но они не казались ей маленькими и незначительными. Во всяком случае, каждого из них она представляла розовощеким ребенком. И каждый раз потеря казалась ей ужасной, такой же ужасной, какой была бы потеря Адама. Дети Джо.

Если бы она смогла родить хотя бы одного из них, то сейчас все было бы совсем по-другому между ней и Джо.

Нет, это несправедливо, он любил Адама так же сильно, как он любил бы любого другого ребенка, даже своего собственного. Нет, она не могла сказать, что отдаление произошло из-за ее выкидышей.

Лорел почувствовала, что ее затошнило, и она глубоко вздохнула, чтобы заглушить спазм. Может быть, она это преувеличивает? Ведь были и хорошие времена.

Их путешествие на Барбадос, во время которого беспрерывно шел дождь, но они были этому рады. Они все время сидели дома, пили ромовый пунш, занимались любовью и ели сладкие бананы, почти такие же мелкие, как ее большой палец.

Она вспомнила тот день, когда наверху в спальне лопнула труба и вода протекла сквозь потолок на ее уже законченные рисунки к новой книжке. На эти рисунки она потратила долгие недели каторжного труда. Они все были испорчены так, что восстановить их было невозможно. И хотя Джо изо всех сил старался успокоить ее, она была безутешна. Ничто не могло развеселить ее, думала она. Даже обед у Ривки, на который ей очень хотелось пойти. Дело было в пятницу вечером, в праздник Шаббат, день отдыха и веселья… но ей вовсе не хотелось ни радоваться, ни веселиться. Тем не менее она надела красивое платье, принарядила Адама и они пошли. Они сидели за столом в доме Ривки, окруженные ее детьми и внуками, и слушали, как муж Ривки шутил, что если их семья не перестанет расти, то в следующем году для обеда по случаю Шаббата им придется снять стадион «Янки».

А затем после молитвы произошло нечто необычное. Джо, сидевший рядом с ней, кашлянул и сказал:

– Есть одна молитва, которую я хотел бы прочесть по-английски. Можно мне это сделать?

Мистер Груберман в своей богато расшитой ермолке и строгом черном костюме был явно удивлен, но кивнул:

– Конечно, конечно, начинайте.

– Это из Книги притчей Соломоновых. – Джо нашел необходимую страницу в маленьком молитвенника который им дала Ривка, где был и английский перевод, и оригинальный текст на иврита и начал с чувством читать: «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов. Уверуй в нее сердце мужа, и не останется он без прибытка. Она воздаст ему добром, а не злом во все дни жизни своей».

При этом чтении у Лорел сжалось сердце и на глаза навернулись слезы. Она забыла об испорченных рисунках. Сейчас для нее важно было лишь присутствие сидящего рядом с ней человека. Его красивый