Three Lyavlya Friends

Old gates of the Kremlin, Rostoff the Great

* * *

Когда я вернулся в гостиницу, хозяин осведомился у меня:

«Ну, как вам город?»

Я ответил, что город мне понравился. Особенно отметил его святость.

«Верно, — согласился хозяин. — Дьявол-то сюда заходил, да только испугался крестов и повернул назад. Давно это было, до меня еще. Теперь той святости уже нет, много нечисти развелось. Может, и вы дьявол, откуда мне знать?»

«У вас же есть мой паспорт», — отбивался я.

«Паспорт! — воскликнул он. — Святые приходят без паспортов, зачем они им? А вот дьявол знает, где ему найти паспорт, коли будет ему в том нужда».

Я рассмеялся.

«Вот вы, — продолжил хозяин, — вы интересуетесь благочестием, значит, сами вы — не святой».

«Согласен. Меня интересуют люди более благочестивые, чем я, вот вы, например».

Он широко улыбнулся.

«Хитро», — заметил он, помолчал и спросил, много ли святых я встречал на своем пути.

«Отнюдь, — ответил я. — А здесь кто самые святые — пустынники?»

«Это которые носят цепи и исцеляют наложением рук? Да, есть один такой, живет на чистине возле Семибратово, шестнадцать верст отсюда. Он принял обет молчания и не вымолвит ни слова до самой смерти. Сходите, может, он вылечит ваши ноги, я вижу, они сбиты, вы носите такие жесткие лапти. Зовут его Исидор, по имени святого, чьи чудотворные мощи здесь покоятся. Какие чудеса мощи творят, те и Исидору подвластны, так крестьяне говорят».

«Посвящен ли он в сан? Одобряют ли его священники?»

«Да нет, он простой крестьянин. Попы раньше часто ходили спорить с ним, но, когда увидели, какая у него целительная сила, пришлось им признать, что он благочестивее их».

Я посетил Исидора. То был истощенный старик с косматыми сединами, длинными ногтями. Жил он в избе, обыкновенном сосновом срубе. Единственной мебелью, заслуживавшей этого имени, оказались трехногий стул и стол. Исидор лежал плашмя перед громадным березовым крестом, воздвигнутым в переднем углу. Одет он был в рваную сатиновую рубаху и штаны, в прорехах виднелось старое его темное тело. Черные цепи с такой силой прижимали его к полу, что, казалось, он брошен в темницу на смерть. Он лежал распростертым, возможно, и оттого, что так легче было переносить эту страшную тяжесть, и все же звенья цепи продавили глубокие темные впадины в хрупком его теле.

«Здравствуй!» — произнес я громким голосом.

Он ничего не ответил.

«Снова здравствуй!» Исидор не шевельнулся, возможно, он дал обет не только молчания, но и неслышанья. Он как будто был уже мертв.

«Уходи, — сказала от дверей какая-то женщина. — Он сейчас с Господом».

Я послушно вышел.

«Чего тебе нужно?» — спросила женщина.

«Я только хотел его увидеть».

«Он к тебе повернулся? Знак какой-нибудь сделал?»

«Нет, ничего такого. Он как будто умер».

«Он и без твоих слов знает, зачем ты явился, и если бы то было что-нибудь доброе, он бы повернулся. А он сейчас с Господом, молится за мужика . Он страдает, чтобы мы не страдали, молится за нас, когда мы не умеем молиться».

«А сколько ему лет, тетушка?» — спросил я.

«Семьдесят восемь, хвала Богу».

«Так он скоро умрет. Скажи мне, а что случится, когда он умрет? Похоронят его, как других мужиков, или то будет особая могила?»

«Его могила не будет могилой святого, поп не хочет».

«А цепи? — продолжал расспрашивать я. — Их похоронят вместе с ним? Трудно будет их снять с него».

«Нет, их снимут. Цепи ждет другой человек. Их не хоронят. Святой Исидор получил их от святого Степана, а тот — от святого Иоанна. А вот крест положат в могилу».

~