мех, и такие люди, как мой хозяин в Боброве, скорняк, давали за них хорошие деньги, пусть и бесу. Шангина знали многие богатые охотники, тем не менее, до его жены ничего не дошло, она почитала его мертвым.
Женщинам, однако, предстояло сыграть большую роль в жизни Шангина. Как-то раз в лесу он столкнулся нос к носу с женщиной, закутанной с ног до головы в оленьи шкуры и несущей лук и стрелы. То была женщина-самоедка, такая же красноносая и пьяная, как и он сам. Она тоже одиноко жила в лесах, у нее не было паспорта и она ничего не могла сказать о себе, кроме того, что она самоедка с Печоры. Звали ее Дарьей, правда, деревенские ребятишки дразнили ее Volchitsa.
Эта опустившаяся Диана позволила Шангину перейти к ней жить, и охотник бросил свою хижину, перетащив все добро в ее обиталище. Они обнаружили, что идеально подходят друг другу: вместе готовили, пили водку, пели, охотились на хорька. Дарья умела петь старые самоедские песни, голося на какой-то особый манер, и Шангин был совершенно счастлив.
Это случилось в громадном темном лесу, где сосны стоят, как гигантские армии, мрачными рядами, где непомерно огромные деревья вздымаются к небу, задевая темными гривами саму луну. Далеко внизу, у неохватных серых стволов, расставленных на темнобурой старой почве, Шангин и Дарья жили, словно первобытные мужчина и женщина. Они полюбили друг друга. Они пели свои самоедские песни с дикими азиатскими мотивами, лежали рядом в пышных мехах, пока хижину окружали зимние снега, и с каждым днем становились друг другу все необходимее как верные товарищи, неустрашимые охотники, признавая дарования друг друга, будучи обязаны один другому спасением во многих опасных схватках с диким зверем. Шангину и в голову не приходило бросить Дарью, как бросил он русскую жену.
Так прожили они многие годы, пока смерть не разлучила их. Конец пришел внезапно. Дарья понесла охотничью добычу на продажу. В последнее время ходила всегда она, потому что ее воля была посильнее и она была не так расточительна. Шангин обычно возвращался подвыпивший и без копейки. Дарья тоже любила глотнуть и, хотя она всегда приносила много хлеба и водки, все-таки большую часть денег она оставляла в монопольке. На этот раз она, как обычно, продала шкуры и направила стопы к лавке. Там она набрала спиртного, присела на крыльце и принялась пить. В России не разрешают пить внутри лавки. Деревенские мальчишки выкрикивали: 'Волчица! Ведьма' и тому подобные слова, все-таки им было непривычно видеть женщину, пьющую прямо на улице. Дарья не обращала на них внимания, но тут явился полицейский и прогнал ее. Она поковыляла прочь в своих обширных меховых унтах, ворча что-то себе под нос и напевая. В конце концов она добрела до линии Большой Северной железной дороги, что связывает Вологду с Архангельском. Сев на шпалы, Дарья приложилась еще, забыла, где она находится, и заснула, как невинное дитя. Она спала, положив голову на рельсы, пока в тихой ночи с грохотом не налетел курьерский поезд, отрезавший ей голову. Таков был жестокий конец лесного романа.
Shangin and Daria over a dead bear, hunters who lived together in the forest. Photograph by A.A.Beekof
Шангина призвали опознать усопшую, и он, пнув труп, подтвердил, что это и есть Дарья, беспаспортная, охотившаяся на хорьков, не имевшая фамилии женщина, жившая с ним в лесу. И без дальнейших церемоний возвратился в лес к холостяцкой жизни. Он стал пить еще больше, меланхолия овладела им, ибо он очень тосковал по Дарье. Он начинал осознавать, что она значила для него, как хорошо им вместе жилось. До него дошло, что он любил ее. Без нее не стоило жить.
Несколько месяцев Шангин пребывал в меланхолии, и те, кто встречал его тогда, считали, что водка повредила его рассудок, он неважно охотился и вечно ворчал на жизнь. Возвращаясь как-то вечером с рынка, довольно-таки пьяный Шангин разыскал место, где погибла его подруга, и лег там между рельсами. Он решился оставить этот несчастный мир и последовать за своей любимой на небеса, на которые охотники-самоеды попадают уж точно. Он заснул в мирном, хоть и опьяненном состоянии духа, и не переменил решения даже тогда, когда грохочущий паровоз со сверкающими глазами тяжело надвинулся на него. Шангин так и не проснулся, а паровоз, тянущий почтовые вагоны, прогрохотал над ним и унесся вдаль. Возможно, шум поезда каким-то образом вплелся в сон о волках и медведях. Поезд помчался к Архангельску, оставив Шангина между рельс целым и невредимым. Водка и Судьба составили заговор против него.
Проснувшись, Шангин едва ли понял, что произошло, но почувствовал себя разочарованным. Ум его был растревожен, он терялся в догадках, что это было — удача или наоборот. Уныло вернулся Шангин в лес. Только несколько раз основательно напившись, он стал яснее осознавать случившееся.
Никак не получалось Шангину себя утешить, и он снова вернулся на железнодорожные пути, на этот раз вполне трезвым и преисполненным решимости не дать смерти обвести его вокруг пальца. Дождавшись приближения поезда, он торжественно опустился на колени и положил голову на рельсы, целуя землю подобно тому, как мужик уничижает себя перед святыми образами.
'Давай, давай', — приговаривал Шангин, слыша скрежет и пыхтенье паровоза. Казалось, век прошел, пока тот приблизился. Каждую минуту Шангин ждал удара и усекновения головы. У него гремело в ушах, он уже начал нервничать, как вдруг грохот прекратился и воцарилась полная тишина. Шангин был изумлен. Это и есть смерть? Он поднял руку проверить, на месте ли голова. Она была на месте. Он встал, обманутый и разъяренный. Что случилось? Паровоз остановился в десяти ярдах от Шангина. Подошли двое кондукторов и начали поносить его, пьяного дурака, а Шангин продолжал стоять, всем свои видом выражая неодобрение и обиду. Кто-то из пассажиров его узнал. Кондукторы пригрозили, что пришлют из Архангельска полицию, поезд медленно тронулся и Шангин остался один на просеке между еловыми лесами. Блестящие рельсы, казалось, зловеще ему усмехались. Он плюнул на них и ушел к себе в лес.
Так Дарьина душа и осталась неутешной в том мире, а Шангина — в этом. Было очевидно, что ему не суждено порешить себя ради нее и Шангин прекратил попытки. Во всяком случае, до сих пор он их не повторял.
Быков часто нанимал обоих, и Шангина, и Дарью, охотиться на медведя и утверждал, что оба они были весьма умелыми охотниками. Вскоре после Дарьиной кончины первая жена Шангина признала его на рынке в Пинеге, но он не захотел иметь с нею дела.
Тем не менее, когда Быков собрался в последний раз охотиться и послал за Шангиным, тот явился не один, а вместе с оборванной нищенкой, она должна была помогать ему.
'Это что такое, — удивился Быков, — снова женился?'
'Верно, — ответил Шангин. — Не гоже мужику жить одному, вот я эту и нашел. Она добро справляется'.
'А как ее зовут? Она самоедка?'
