Он решил вопрос за меня, поскольку знал дорогу по берегу, и я отбросил идею идти на Холмогоры прямиком. Музыкант, хоть и волочил ногу, как будто она висела на нитке, оказался быстрым ходоком. То был низкий одноглазый человек с бледным, изрядно измазанным лицом. Глаз он потерял еще мальчишкой на фабрике, от несчастного случая. 'Фабрика-то немецкая, — говорил он, — а они хотят, чтобы ты работал да работал. Когда фабрику построили, говорили, у всех будут деньги. Только я на фабрике глаз потерял да и пошел по дорогам. Отмерял от Херсонской до Архангельской губернии. Брожу я, брожу и никогда голодом не сижу, в тюрьму частенько попадаю, да всегда веселый!'

Забавную пару мы с ним составили — я, высокий и широкий в плечах, с громадным грузом на спине, и он, маленький, хромоногий, без всякой поклажи, только заржавевшая гармошка, на которой он постоянно наигрывал.

Музыкант продолжал: 'Мастер-немец мне говорил: 'Не верю я нищим, бродячим музыкантам и прочим таким, все должны работать, что-то делать'. Вот это по-немецки. Им человек нужен, чтобы делать. О самом человеке они не думают. А вот из меня они гармониста сделали. Три года как я из дома ушел, и все иду — от деревни к деревне, из города в город, тысячи верст, земляк'.

'В Херсоне сейчас чума, не боишься возвращаться?'

'А там всегда чума, мой дедушка от нее умер'.

'Неужели? Я думал, она вывелась'.

'Никогда она не выведется. Когда никто ею не болеет, все равно она там. Господь ее уберет, Господь и вернет, так всегда было. И с холерой так'.

'А много сейчас холерой болеют?' — спросил я.

'На Севере — нет, — был ответ. — Здесь жидов нет, Господь и доволен. Только вот в Чухчереме, говорят, нашли изверга холерного, Kholershtchik. Человек один туда пришел, картины рисует, чистый такой, одежда хорошая, раньше таких и не видывали, показывал трубки, говорил, в них краски, и вот один мужик- пьяница всем и сказал, что это холерщик, принес с собой холерный порошок и сыплет его по деревне. Тут зыряне и бросили молодчика и все его добро в Двину. Если кто думает, что я — нечистый дух, я свой крестильный крест показываю. А ты как?'

У меня не было такой возможности доказать, что я чист, поэтому я очень надеялся, что минует меня чаша сия.

За разговором мы дошли до Чухчеремы, где и произошел несчастный случай, и переправились в деревню через реку. Деревня выделяется красивой деревянной церковью, украшенной девятью маленькими куполами. Она была крестьянами построена и крестьянами украшена — девять куполов символизировали девять ангельских чинов, так мне говорили. В поведении людей ничто не указывало на то, чтобы они были способны сотворить такую нелепость, о которой поведал мой спутник. Тем не менее мы не задержались здесь, а пошли в Ровдино и далее в деревню, где родился поэт Ломоносов, она теперь называется Ломоносовская.

Church of the prophet Elijah, Chuck-Cherema - with nine domes

2) Church at Ust-Pinega (with separate belfry)

'На дороге весело', — заметил я.

'Всегда весело, земляк', — откликнулся он, наяривая на гармошке бодрую мелодию.

'А где ты больше денег набираешь — в городе или в деревне?'

'В городе. Иногда в пивной набежит два с полтиной за вечер. Если хозяину понравишься, он говорит: 'Приходи завтра, приходи на следующий праздник'. Мне разрешают спать в лавке, экономия выходит. Я в Соловецком монастыре был, играл богомольцам, насобирал не одну сотню копеек. Нам, беднякам, не дают умереть другие бедняки. В больших городах играю для нищих, и подают'.

'А полиция? Она тебя не беспокоит?'

'Бывает. Им мнится, я не только гармонист. Обыскивают, ищут листовки, чужие книжки, западни мне ставят, под мужиков оденутся и давай меня выпытывать. Да только никаких секретов у меня нет'.

'Здесь староверов много, — продолжал мой спутник, — и баптистов тоже. Скрываются, прячутся. Я тут встретил одного, на балалайке играл, так он богохульствовал, поносил иконы и церковь. И всюду-то пролез, хитрый такой, да только полиция его поймала, я их и навел'.

'Вот как! Он что, революционер был?' — спросил я.

'Нет, баптист. Учил людей грамоте, библию раздавал. Он мне про баптистов рассказывал, какие они хорошие, вроде жидов. Говорил, он целые деревни в свою веру перевел, только я не поверил. Куда им с церковью тягаться'.

Я спросил его, думал ли он сменить религию, но в ответ музыкант энергично закачал головой. Раскол его явно никогда не привлекал.

Мы приблизились к деревне Ровдино на берегу Двины, то было сборище изб, похожее на Лявлю. По всему было видно, что деревня зажиточная, с большими чистыми домами, украшенными снаружи мазками красной краски над окнами, а краска здесь немалая роскошь. В некоторые дома входили через старое резное крыльцо Мы остановились в доме, где жаждали послушать музыку, и инструмент моего компаньона обеспечил пропитание нам обоим. Меня тоже приняли за странствующего музыканта, пришлось после многих настояний спеть 'Правь, Британия' и перевести собравшимся слова. Я с удовольствием произнес: 'Британец никогда не будет рабом!'

'Спой 'Та-ра-ра-бумбию', — попросил мой спутник.

'Что?'

'Та-ра-ра-бумбия', английская песня, я в Одессе слышал'.