парней, и надо ускользнуть от них. Я позволил ему помочь мне привести себя в порядок, и мы в спешном порядке подхватили Крозетти, который за одну ночь превратился во враждебно настроенного зануду. По дороге в Оксфорд он вел себя просто невежливо.
Я, видимо, слегка вздремнул и очнулся от голоса Пола, описывающего, что он нашел в какой-то церкви в старом городе. Он полагал, что это и есть «решетка», с помощью которой Брейсгедл шифровал свои письма. Несомненно, важная находка, но в тот момент я был не в состоянии проявить интерес к словам Пола. Я человек устойчивых привычек, и мотаться в машинах по чужой стране — это не для меня. Вот у Крозетти, я заметил, глаза сверкали. Я бы снова заснул, если бы не слова Пола о том, что «решетку» украла некая молодая женщина. Ясное дело, о ком шла речь. Я отверг мнение Крозетти, будто это Кэролайн Ролли. Преступление явно несло на себе отпечаток Миранды: невинное заигрывание, завоевание доверия одинокого викария, быстрое исчезновение… Миранда! Я не трудился спорить с Крозетти. Я подумал, что раз шифрованные письма у нас, ей в любом случае придется прийти к нам со своей «решеткой». Помню сладкое чувство предвкушения, необычайно интенсивное; как у подростка, едущего на карнавал.
До окраин Оксфорда мы добрались около полудня, и я сильно проголодался. Пол на это ответил мне, что мы встречаемся с Оливером Марчем в местном пабе. Потом Браун вдруг начал вести машину словно безумный: пересек четыре ряда магистрали М40, буквально в последний момент вылетел на А40 и свернул на какую-то местную дорогу к западу от Оксфорда.
Крозетти спросил: он что, пытается оторваться от наших преследователей?
— Нет, только от одного преследователя, — ответил Браун.
После чего мы с ревом мчались по каким-то боковым дорогам, немилосердно болтаясь из стороны в сторону и вздымая за собой столб пыли. Судя по лицам моих спутников, они получали удовольствие от этой гонки и, возможно, оттого, что я чувствовал себя все гаже и гаже. Потом, в особенности лихо объехав что- то вроде фермерского трака, Браун внезапно остановил автомобиль, выпрыгнул из него, открыл багажник и вытащил оттуда длинный черный нейлоновый чехол. Я тоже вылез из машины, нетвердой походкой добрел до низкой ограды и долго сидел на ней, борясь с тошнотой. Придя в себя, я услышал шум приближающегося автомобиля, глянул в том направлении и увидел нашего Брауна под голой придорожной ивой, с огромным ружьем самого экзотического вида. Ствол опирался на развилку дерева и был нацелен на дорогу. Голубой БМВ мчался нам навстречу, и, когда он оказался на расстоянии сотни ярдов, Браун выстрелил. Двигатель издал громкий шум, точно взорвался, машина развернулась и остановилась, из-под капота повалил дым. Браун сунул ружье в чехол. Тут он заметил, что я стою у дороги, вытаращив глаза и прикладывая ко рту носовой платок.
— Вы в порядке, сэр? — спросил он.
— Все нормально. Вы только что расстреляли кого-то?
— Нет, сэр, только машину. Это «баррет», сэр, самая лучшая винтовка для того, чтобы остановить автомобиль. Отец Пол хочет, чтобы мы обеспечили абсолютную приватность встречи.
Я тупо глядел на него. Он взял меня за локоть.
— Нужно вернуться в машину, сэр.
Мы так и сделали, после чего снова поехали по разбитым дорогам и в конце концов добрались до прелестной маленькой английской деревушки, чье название я позабыл. Доркинг Смидли? Инчинг Твидли? Что-то в этом роде. И въехали во двор дома, похожего на частную гостиницу, если не считать причудливого «бисквитного» вида: крытая соломой крыша, черные тюдоровские балки, прочные освинцованные стекла, отливающие багрянцем, — местечко вроде тех, где Дик Брейсгедл выпивал по пинте мальвазии. Мы прошли внутрь, а Браун задержался в автомобиле, разговаривая с кем-то посредством потрескивающей рации.
Внутри было полутемно и уютно, в камине горел огонь. За стойкой бара стоял крупный мужчина с вышедшими из моды рыжими бачками. При виде нас он кивнул в сторону боковой двери. За ней находилась маленькая комната, тоже с камином и видавшим виды круглым столом. Там сидел худощавый представительный мужчина лет под пятьдесят, в твидовой куртке, дорогой рубашке и черном шерстяном галстуке. Когда мы вошли, он поднялся, Пол представил нас, мы по очереди пожали ему руку и сели. Это и был Оливер Марч, сожитель профессора. Еще одно доказательство того, что руководство экспедицией взял на себя Пол. Я не возражал. Я чувствовал себя одним из этих огромных черных баллонов с промышленными химикалиями, инертных и массивных; их еще можно увидеть в гавани на баржах, которые толкают маленькие буксирные суда.
После нескольких вступительных замечаний Марч сказал:
— Значит, тайная встреча. Так странно: когда вы в последний раз видели своего отца, и все такое…
Услышав это, я вздрогнул и недоумевающее посмотрел на Пола. Тот объяснил, что имеется в виду знаменитая картина, где юного рыцаря допрашивают солдаты-пуритане; такая фигура речи. Профессор продолжал:
— Да, именно. И я не согласился бы встретиться с вами в столь нелепом месте, если бы не ваше предположение, отец Мишкин, что версия полиции по поводу смерти Эндрю не соответствует действительности.
Так я впервые услышал, что Пол, оказывается, успел ознакомиться и с делом Булстроуда. Мне стало интересно.
— Совсем не соответствует действительности, — ответил Пол. — Они нашли одурманенного наркотиками продажного юношу по имени Чико Гарза, воспользовавшегося кредитной карточкой вашего друга, и выжали из него признание. Парень не имеет никакого отношения к смерти Эндрю.
— У вас есть доказательства?
— Ну, во-первых, я посетил его в тюрьме. В момент убийства он спал в какой-то норе для бездомных, а когда проснулся, обнаружил в сумке бумажник Эндрю. Он никогда не встречался с Эндрю Булстроудом, но дело тщательно подстроили так, будто он убийца. Полиция нашла следы его пребывания в квартире Булстроуда; в общем, все хорошо подготовлено. Во-вторых — и это наиболее убедительно — никто, кроме моего брата и его секретарши, не знал, что Эндрю отдал бумаги Брейсгедла на хранение юридической фирме. Однако через несколько дней после убийства какие-то русские гангстеры начали шпионить за моим братом. Откуда они узнали? Видимо, вытянули информацию из вашего друга.
Слово «вытянули» повисло в воздухе, и Марч на мгновенье закрыл глаза. Я же подумал вот о чем: Шванов ссылался на свои «источники», объясняя, каким образом вышел на меня, и я не стал давить на него по этому поводу. Конечно, все гангстеры имеют «источники». Либо люди рассказывают им что-то, либо они следят за нужными людьми. А может, Шванов солгал, может, он сам и пытал…
(Когда я оглядываюсь назад уже без эмоций, ситуация кажется поразительно прозрачной, но в ту минуту она еще была затянута пеленой тумана. Вдобавок люди чрезвычайно преуспели в отрицании очевидного — взять хотя бы сюжет обо мне и мутти, рассказанный Полом в самолете; до сих пор я практически ежедневно вспоминаю слова брата. Так что не надо стыдить меня за то, что я не сразу нашел правильный ответ, в конце концов оказавшийся столь ясным.)
В этот момент вошла барменша, не похожая на обычных барменш в подобных гостиницах — жизнерадостных розовых блондинок в крестьянских блузках и фартуках из грубой ткани. Это была тонкая, смуглая, строгая девушка в оливковом брючном костюме, может, мальтийка, а может, корсиканка. Она приняла у нас заказ и отбыла без единой шуточки в духе Фальстафа. Марч сказал:
— Ума не приложу, каким образом Эндрю мог связаться с русскими гангстерами. Не укладывается в голове.
— Ему требовались деньги, чтобы легализовать рукопись, — сказал я. — А потом — для поисков пьесы, о которой упоминает Брейсгедл.
— Простите… Брейсгедл? — спросил Марч, и мы удивленно раскрыли рты.
Крозетти выпалил:
— Разве он
— Говорил, что занимается какими-то исследованиями. Но он всегда занимался исследованиями, теми или другими. Кто такой Брейсгедл?
Я коротко изложил суть дела, а тем временем вернулась барменша с нашими напитками и едой. Я заказал пинту горького пива и прикончил ее как раз вовремя, чтобы послать девушку за второй. Марч
