всей семьей — Амалия, дети и я; пока жена не съехала. Она знала, что я люблю это место, и заодно хотела быть ближе к школе, где учатся дети. Сейчас все они живут в двухквартирном каменном доме на Восточной Семьдесят шестой улице. Мы делим расходы пополам, поскольку у Амалии достаточно денег и она не считает, что меня следует пустить по миру только из-за того, что я сексуальный козел.
Во время нашей беседы я, однако, и не вспоминал об этом. Я показал Амалии-2 (она же Миранда Келлог) свое владение. Оно произвело на нее впечатление, что было шагом вперед по сравнению с Амалией-1 — на ту не производили впечатления никакие вещи, которые можно купить за деньги. Я заказал на дом китайский обед, и мы поели при свечах за низким столиком, откуда открывался приятный вид на реку. Я вел себя как джентльмен; мы просто ели и рассказывали друг другу свои истории. Выяснилось, что по образованию она детский психолог, хоть и работает чиновником среднего уровня. Мы поговорили о Нико, моем мальчике, и о его проблемах. Она проявила сдержанное сочувствие. Чем внимательнее я вглядывался в ее лицо, тем отчетливее видел, что она не так похожа на Амалию, как мне показалось вначале. И все же при взгляде на нее в душе по-прежнему пузырился восторг. Как мало мы знаем, как много мы открываем, какие химические силы соединяют любовников — так, кажется, поется в песне.
Она начала позевывать, стараясь скрыть это, и я устроил ей постель в комнате Имоджен. Дал чистую белую майку в качестве ночной рубашки, и, конечно, у меня всегда имеются новенькие зубные щетки — для детей. Она сонно поблагодарила меня и поцеловала в щеку. Что у нее за духи? Неуловимый, но такой знакомый запах.
На следующий день мы поднялись рано и выпили кофе с рогаликами — в обстановке более дружеской, чем оно происходило бы, будь это Утро После. В ее манере держаться проскальзывала некая отстраненность, удерживающая от настойчивых домогательств, и мне это нравилось: еще одно напоминание об Амалии. На ней был вчерашний костюм из универсального магазина. Омар отвез нас ко мне в офис. Там я познакомил ее с Джасмин Пинг — нашим блестящим юристом по делам о наследстве — и оставил их обсуждать таинства судебного утверждения завещания и переправки профессорского тела в Англию.
Согласно записной книжке, утро я провел, отговаривая одну писательницу возбуждать дело против другой; та другая украла ее идею и создала более успешную книгу, чем собственная книга писательницы. Позже по телефону я договаривался о встрече с человеком из торгпредства США, чтобы обсудить проблему (чего бы вы думали?) китайского пиратства. В общем, обычное утро. Примерно в двенадцать тридцать Миранда появилась в моем офисе, и я пригласил ее на ланч. Она отказывалась, я настаивал. В конце концов она стыдливо призналась, что все еще боится выходить на люди и хотела бы поесть в офисе или у меня в лофте.
Мы заказали еду в офис. Пока ждали, Миранда заговорила о рукописи. Сказала, что под руководством дядя научилась неплохо читать рукописные тексты первой половины семнадцатого столетия, и спросила, нельзя ли ей взглянуть на манускрипт. Никаких серьезных возражений у меня не было. Наследники часто делают независимые суждения о ценности предполагаемого наследства. Я послал мисс Малдонадо в хранилище.
Привезли ланч, и мы поели, сидя за стеклянным кофейным столиком. Она ела очень аккуратно, маленькими кусочками. Мы поговорили об ИС и о визите ее дяди; она понятия не имела, почему он хотел или был вынужден обратиться к услугам юриста. Тут вернулась с папкой мисс Малдонадо.
Прежде чем взять в руки жесткие коричневатые листки, Миранда натянула хлопчатобумажные перчатки. Чтобы лучше разглядеть водяные знаки, она поднесла страницы к окну, но день был мрачный, начинался дождь. Пришлось воспользоваться настольной лампой.
— Интересно, — сказала она, разглядывая страницы на свет. — Вот эта плотная бумага, ее обычно называют королевской, помечена гербом Амстердама. Ее производила хорошо известная бумажная фирма. Такая бумага была широко распространена в семнадцатом столетии. Судя по виду страниц, их вырвали из какого-то гроссбуха. Другие страницы, похоже, не связаны с первыми и представляют собой печатную копию.
Она назвала фамилию производителя бумаги и ее происхождение, но я запамятовал эти детали. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Она достала из сумки складное увеличительное стекло и спросила:
— Не возражаете?
Я не возражал. Мне доставляло удовольствие смотреть на нее. Она изучала страницы; я изучал лебединый изгиб ее склоненной шеи и завитки волос, которые робко шевелил сквозняк от отопительной системы.
Время шло. Я без всякого энтузиазма занялся кое-какой бумажной работой. Шум за стенами офиса доносился, казалось, из другого мира. Время от времени она что-то бормотала, читая страницы. Потом вдруг удивленно открыла рот.
— Что?
— Тот, кто написал это, Ричард Брейсгедл… утверждает, что плыл морем на «Морском приключении» и оно потерпело кораблекрушение. О боже! У меня даже руки дрожат.
Я спросил, что тут такого «рукодрожательного».
— Это же известнейшее событие! На борту находился губернатор Виргинской колонии. Они потерпели кораблекрушение около Бермуд, добрались до суши, построили корабль и вернулись в Вирджинию. Некоторые из участников экспедиции позже написали об этом отчеты, и есть мнение, что Шекспир изучал их свидетельства для создания атмосферы острова Просперо в «Буре». Но если этот человек, как он утверждает, знал Шекспира в тысяча шестьсот десятом… Тогда он, возможно, встречался с ним, живописал ему тропический колорит, а тот использовал в пьесе подробности… Это одно делает… Послушайте, мистер Мишкин…
— Пожалуйста, вы же моя гостья. Зовите меня Джейк.
— Хорошо… Джейк. Я
Инстинкт юриста, конечно, подсказывал мне, что надо отказать. Юрист постоянно имеет доступ к чужим деньгам и ценностям, и первый шаг на скользком склоне он делает, вручая эти самые ценности тому, кто еще официально не признан собственником. Вынесите рукопись из офиса для того, чтобы предполагаемый наследник мог изучить ее, и очень скоро вы повесите Ренуара своего клиента в вашей спальне и отправитесь с семьей в морское путешествие на яхте покойного завещателя.
Да, все верно. Но она смотрела на меня с такой надеждой, а ее щеки горели восторгом открытия. Вдобавок я вспомнил об Амалии: та никогда меня ни о чем не просила, ожидая, что мистическая связь любви поможет мне самому угадать, чего она хочет. И я неминуемо терпел неудачу. Это приятно — когда тебя просят.
И я ответил, что это можно уладить, поскольку закон соблюден: рукопись по-прежнему остается при мне. Я достал жесткую папку, положил туда материалы Брейсгедла, позвонил Омару, взял зонт и портфель, обсудил с мисс Малдонадо текущие дела и вместе с Мирандой покинул офис.
Как это нередко бывало, я обещал прихватить детей из школы и отвезти их домой. Тут возникала определенная неловкость, но, в конце концов, Миранда — всего лишь клиентка, не связанная со мной опасно близкими отношениями (по крайней мере, пока). Я подобрал детей, представил их, и поездка прошла на удивление приятно. Имоджен вела себя необычайно мило. Она спросила, говорит ли моя гостья по- французски, раз она канадка, и услышала смущенный ответ, что у Миранды нет никакого таланта к языкам. А Нико развлекал нас, завязывая на обрывке веревки много-много разных узлов, рассказывая о происхождении каждого, о том, для чего он применяется и каковы его особенности. Я восхищался тем, как ласково Миранда обращается с мальчиком — у многих так не получается, включая меня, — и подумал, что это хорошее предзнаменование с точки зрения нашего будущего.
Мы высадили детей и поехали ко мне (медленно, из-за темноты и усиливающегося дождя), и по дороге, после обязательных похвал в адрес детей, Миранда неожиданно разговорилась о чудесных открытиях из послания Брейсгедла. Мне следовало бы запомнить нашу беседу, но я забыл ее слова и не чувствую в себе сил придумывать их, как поступал с другими разговорами. Сейчас почти три часа ночи, и вскоре мне, наверно, придется немного поспать.
Как бы то ни было, мы приехали, и Омар отбыл.
