Жар приставил лестницу к крыше, вскарабкался до трубы и оседлал охлупень[13]. Оставшийся на земле дедок подал ему «ёрш», можжевеловый веник на длинной палке. Парень сунул его в трубу и начал с ленцой шуровать. Внутри шуршало — наросшая на стенках сажа комочками сыпалась вниз. Черная, едко пахнущая гарью пыль летела вверх, заставляя Жара мешать чихи с руганью.

Потом веник во что-то уперся. Парень покрутил им, потыкал. Вроде как подается, но по щепоти.

— Туда, похоже, опять дура-галка свалилась! — с досадой крикнул он.

— Так чего, копье нести? — озаботился дедок.

— Да ну его, попробую веником пропихнуть…

— Еще сильнее застрянет, — разволновался дедок. — Стой, кому говорю! Тебе лишь бы пихать, поросенок… Жди, сейчас схожу!

Жар недовольно облокотился на трубу. «Сейчас», ага. Пока старый лапоть доковыляет до сарая, пока отроет в куче жердин свое трофейное, насквозь ржавое копьецо, пока слезно с ним обнимется, вспоминая молодость… А солнце уже только с крыши видать, с земли оно давно за лесом спряталось. Поди вымани Тинку из дому по темноте! Тем более что и родители в избе будут, и братья…

Парень воровато примерился к «ершу», но тут послышался звон бубенцов и из-за поворота вылетел резной возок о три коровы — черная, рыжая и белая. Видать, купец тоже не желал ударить в грязь лицом, на трех ездоков и двойки хватило бы.

— Едут! — заорал Жар, переполошив и без того взбудораженный дом. Сурок с женой выскочили на крыльцо, потом спохватились, что несолидно, и снова занырнули. Дедок, забыв про копье, вместо сарая посеменил к воротам, на которых повисли двое батраков, любопытно заглядывая через верх. Рыска и Фесся прилипли к окну, женка их шуганула и встроилась посредине. Даже Рыжуха что-то почуяла и уставилась на открывающиеся ворота томными лиловыми глазами.

Тройка влетела во двор и с шиком затормозила у самой коровязи. Возница, спрыгнув, ухватил коренную под уздцы, ожидая, когда хозяева выберутся из возка.

Сурок повторно вышел на крыльцо и спустился по ступенькам — уже вразвалочку, с широкой улыбкой:

— О, гости дорогие пожаловали!

— Здравствуй, Викий! — церемонно кивнул старший из гостей, такой же кряжистый и краснолицый.

— И тебе не болеть, Нилат!

Мужчины обнялись до хруста, как два медведя. Вожделенный жених, парень лет двадцати, робко топтался сзади.

— Неказистый какой-то, — разочарованно заметила Фесся. — Глаза щурит и лысеть уже начинает…

— С плеши меду не есть, — сухо оборвала ее женка. — Зато у его отца лавки в трех городах.

— Женское счастье не в лавках, а на лавке, — с лукавым смешком возразила служанка.

— Лавка сгниет, а лавки останутся, — почему-то разозлилась Муха. — Нечего девке голову морочить, пусть оно сразу тихо-гладко идет — все равно тем же кончится.

Рыска тоже с интересом присматривалась к гостю. Ничего, не страшный. А что тощий и сутулый, так и лучше — драться не будет. Ей и такой бы сошел, раз все равно никто не нравится.

Купец заметил Рыжуху и аж по бедрам себя от восторга хлопнул:

— Какая красотка!

— Да, неплоха, — рассеянно, как заправский лицедей, отозвался Сурок. — Вот только что с дальнего пастбища вернулся, не успели расседлать. Эй, Цыка! Прибери Рыжуху, я сегодня уже никуда не поеду.

Батрак, посмеиваясь в усы, подошел к корове. Та испуганно задрала морду: прежде ею занимался другой коровнюх, а такое количество людей она вообще видела впервые в жизни.

— Маська, иди гостей встречай! — добродушно крикнул Сурок. — Стесняется, — пояснил он. — Она у нас девушка скромная, тихая.

С крыши сдавленно хихикнуло, но гости решили, что им это почудилось. Все двинулись к двери, и Жар, решив, что уже никому не помешает, что есть дури долбанул «ершом».

Рыска, утолив любопытство, тоже вернулась к печи. Наклонилась, заглянула в трубу снизу — и в лицо ей ударило облако сажи, а следом вывалилась и с сухим стуком упала на припек дохлая, уже изрядно прокопченная крыса с обнажившимися до корней зубами и скрюченными лапками.

Жар схватился за трубу обеими руками: ему показалось, что крыша подпрыгнула от визга.

Маську, наконец соизволившую выйти на переднее крыльцо, никто не заметил — все взгляды были прикованы к кухонному, на которое, не переставая голосить, вылетело что-то тощее, черное, лохматое, с вытаращенными желто-зелеными глазами. За чудищем шлейфом тянулась сажа.

Если хуторяне худо-бедно сообразили, что это за диво, то у гостей глаза на лоб полезли. Сынок, похоже, вообще решил, что это оно Маська и есть. Сейчас как накинется на него и оженит прямо посреди двора! Он попятился, уткнулся в мохнатый Рыжухин бок и, ощутив под рукой стремя, не раздумывая, вскочил в седло.

Отвязать-то корову Цыка успел. А вот намотать повод на руку — нет. Горячая молодая телка, на которую разом обрушилось столько впечатлений, освободилась в один взмах головой, несколько раз поддала задом, расшвыряв кинувшихся на выручку батраков, и помчалась к воротам.

— Закрывай!!! — страшно взревел Сурок.

Дедок — единственный оставшийся при них страж — схватился за створку, но понял, что не успевает, и принял героическое решение: метнулся на середину проема и раскинул руки.

Мчащаяся во весь опор корова звонко щелкнула копытами. Над задранным лицом дедка проплыло светло-желтое брюхо и аккуратное, ни разу не доенное вымя с пупочками сосков, за ним коброй просвистел хвост, и Рыжуха, красиво приземлившись, почесала дальше, почти сразу же свернув с дороги в луга.

— Лови-и-и!

В погоню сорвался весь хутор, причем сбегать за другой коровой не догадался никто. Рыжуха быстро удалялась, вопли несчастного жениха — тоже. Сбросить его корове удалось только в овраге, причем сама она птицей взлетела по противоположному склону и канула в лесу.

— Вон он! — радостно заорал один из батраков, услышав доносящийся из бурьяна скулеж.

— Да Саший с ним — телка куда ускакала?! — отмахнулся Сурок, горестно озираясь по сторонам.

Купец без пояснений заехал ему кулаком в ухо. Кипящий от злости хуторянин охотно воспользовался поводом ее спустить. Батраки сначала пытались их разнять, но потом как-то втянулись, тоже припомнили давние обиды и клубком скатились на дно оврага, в болотную жижу под ковром молодой осоки.